Название: Наследство с подвохом Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: fandom Oleg Rogozin 2015 Канон: "Тринадцатый Отдел" Размер: драббл, 982 Персонажи: ОЖП, пробегом Игорь, Саша и Оля Категория: джен Жанр: мистика Рейтинг: R Краткое содержание: Иногда наследство бывает с подвохом. Примечание/Предупреждения: - Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Наследство с подвохом"
Квартира на окраине города досталась Маше в наследство от престарелой и немного свихнувшейся троюродной тетки. После развода с мужем, когда она осталась совсем одна с девятимесячным малышом на руках, такой подарок судьбы оказался как нельзя кстати. Странные происшествия начались сразу после переезда. Сначала она слышала непонятные шорохи по ночам, потом они стали появляться и днем, пропадали мелкие предметы вроде губной помады или рукавицы. Маша думала, что где-то под полом завелись мыши – сталинки еще не на такие чудеса горазды, но сколько бы она ни искала следов их прибывания, но не нашла ни помета, ни запаха. Скребущиеся звуки не прекращались. Потом заболел ее сынок Митенька. Сколько бы она ни обивала порог поликлиники, врачи так и не смогли поставить диагноз, а Митенька отказывался от еды, слабел с каждым днем и продолжал беспокойно плакать по ночам. Работу нянечки на полставки в районном детсаде пришлось оставить по причине болезни сына, и ко всем проблемам добавились еще и финансовые. Маша стала нервной, вздрагивая от каждого звука, с темными кругами под глазами от хронического недосыпа. В те редкие моменты, когда ей все же удавалось заснуть, ее мучил один и тот же навязчивый кошмар: будто что-то черное – не то тень, не то сгусток живой тьмы – накрывает их с Митенькой. Сотни присосок с тысячами мелких острых зубов впиваются в их тела. И пока она и Митенька слабеют, постепенно превращаясь в прозрачные тени самих себя, это черное нечто пульсирует, выкачивая из них жизненную силу, становясь все больше, осязаемей... Но тут в ее сне всегда возникала девушка со светлыми волосами. «ПРОСНИСЬ!!!» Ее оглушительный выкрик заставлял Машу подскакивать на кровати, вырываясь из цепких лап кошмара. То же самое произошло и сегодня ночью. Вскрикнув и проснувшись, обливаясь холодным потом, Маша все никак не могла вдохнуть полной грудью – воздух просто не проходил в судорожно сжатое горло; сердце бешено колотилось в груди. Митенька спал, слабо посапывая, и Маша, немного придя в себя, решила сходить на кухню за стаканом воды. Набросив на плечи байковый халат – в квартире, несмотря на августовскую жару, было холодно, – Маша на цыпочках, чтобы не разбудить ребенка, пробралась на кухню. Свет включать не стала – фонаря, освещавшего двор, было вполне достаточно. Вода слегка отдавала хлоркой, но Маша жадно выпила большой стакан. Возвращаясь так же на цыпочках обратно в спальню, она краем глаза заметила странное зеленоватое свечение, исходившее из зеркала в прихожей. Это зеркало досталось ей от тетки вместе с остальной мебелью – потускневшее, в человеческий рост, в вычурной деревянной раме, кое-где потрескавшейся от старости. Теперь тусклую зеркальную поверхность сменило туманное зеленоватое свечение. Маша оторопело замерла, глядя на него. Кожа покрылась мурашками от холодного дуновения ветра из этой туманной пропасти. Тихий скребущийся звук заставил Машу оторвать взгляд от зеркала. В полутемном углу сидела крыса. Огромная, жирная, с лысым чешуйчатым хвостом. Маша содрогнулась от отвращения. – Кыш отсюда! – крикнула она и, схватив первый попавшийся под руку предмет (щетку для волос, лежавшую на полке у зеркала), запустила им в крысу. Промахнулась. Крыса искоса посмотрела на Машу, издевательски поблескивая глазами-бусинками, и не спеша посеменила к зеркалу. Миг, и она исчезла в его туманной глубине. Маша открыла рот от изумления. Нервно сглотнув, она приблизилась к зеркалу, а потом осторожно попыталась потрогать пальцами его поверхность. Руку кольнули тысячи мелких ледяных иголок, когда кисть прошла сквозь зеркало, утонув в зеленоватом тумане. Сначала ничего не происходило, и Маша даже разочарованно хмыкнула, а потом ее руку с той стороны зеркала схватило нечто омерзительно-осклизлое и холодное. Она попыталась отдернуть руку, но не смогла. Маша забилась в панике, потянула руку со всей силы так, что кожа на ней натянулась, будто резиновая, а потом лопнула, обнажая мышцы. Брызнула горячая кровь, и Маша закричала от боли и ужаса. Голова вдруг закружилась, а ноги стали ватными. Маша неловко опустилась на истертый коврик. Ночной кошмар стал явью... Уже находясь на краю беспамятства, она увидела, как дверь квартиры распахивается и в прихожую вваливаются какие-то люди. Но все это без звука и цвета, будто смотришь немое черно-белое кино...
***
– Еще минута, и мы бы не успели! – проворчал темноволосый парень. – Если бы мы нагрянули раньше, то опять бы ее упустили, – возразил мужчина в сером плаще и очках. – Нам надо было дождаться, когда она откроет канал перехода и хоть на миг проявится в этом мире. Маша оттолкнула чью-то руку, заботливо держащую ватку с нашатырем у ее носа, и попыталась приподняться. – Митя... – прохрипела она. – Что с Митей?! – С вашим сыном все в порядке, – успокаивающе сказал мужчина в сером плаще. – С ним сейчас наша сотрудница. Маша все же смогла сесть, удивленно уставилась на свою забинтованную руку, а потом обвела встревоженным взглядом непрошенных гостей и спросила: – Кто вы, и что тут произошло? Мужчина обернулся к парню, все еще продолжавшему держать в руках ватку с нашатырем, и, усмехнувшись, сказал: – Давай, стажер, объясняй. Бросив на руководителя убийственный взгляд, парень неуверенно улыбнулся Маше: – В вашей квартире жила сущность, которая имела свойство вытягивать энергию. Но мы перекрыли ей каналы перехода, и теперь она не опасна... – Мдаааа... объяснил, называется, – вполголоса пробормотал мужчина в сером плаще и, вздохнув, вынул из кармана красную корочку. – Майор Рогозин, Главное разведывательное управление. В наше учреждение поступил сигнал, что в вашей квартире находится схрон химических веществ, имеющих психотропное действие. Вещества мы изъяли, а вы, гражданка Самойлова, потрудитесь объяснить, как они оказались в тайнике за зеркалом. Маша, ничего не понимая, только хлопала глазами. – Психотропное... Значит, мне все показалось? Крыса, зеркало... Я просто отравилась этой химией? – Похоже на то. Маша замотала головой: – Я ничего не знаю ни о каких наркотиках! Зеркало мне от тетки досталось... Майор Рогозин серьезно кивнул: – Значит, так и запишем: зеркало досталось от тетки, а о наркотиках вы ничего не знали. Саша, ты записываешь? – Угу, – угрюмо промычал парень, но Маша видела, что тот ничего не пишет. Тут в комнату вошла полноватая девица, несущая на руках хныкающего Митеньку – По-моему, он проголодался, – смущенно сказала она, протягивая малыша Маше.
***
И только когда они ушли, Маша вдруг вспомнила: эта девушка очень походила на ту, что являясь к ней во сне и будила от кошмаров. Голос точно ее! Крепче прижав сына к груди, Маша решила утром первым делом дать в газете объявление о продаже квартиры.
Саша задыхается, царапает короткими ногтями стеклянную стенку теплицы и низко стонет каждый раз, когда Игорь заглатывает его член до основания.
– Игорь, Игорь, о, черт, – как мантру, повторяет он, пытаясь не двигать бедрами слишком сильно. – Игорь...
Ему немного страшно из-за того, что их могут поймать на горячем, и одновременно он испытывает непонятное, абсурдное возбуждение.
А Игорь так точно знает, как ему нравится – как сжать у основания и провести ладонью по всей длине, а затем прижать член к животу и повторить путь языком по вене. И Саша давится возгласом, когда язык скользит по головке, дразня маленькую щелочку, и кусает ребро ладони, опасаясь известить всю округу о том, чем они заняты.
Мир за пределами сомкнутых ресниц расплывается. Саша невидяще скользит взглядом по корзинам с огурцами, виновниками его теперешнего состояния. Если бы мама не послала их с Игорем собирать созревший урожай, если бы он не запарился и не снял футболку, если бы в какой-то момент шутливая потасовка за особо крупный зеленый экземпляр не переросла в лихорадочные объятия и жаркие поцелуи...
Саше кажется, что он слышит чей-то голос снаружи, и его сердце начинает стучать ещё сильнее – в такт пульсации крови в венах, в ритме собственных стонов и движений головы Игоря.
И ему не остается ничего другого, как только молиться всем известным богам, чтобы никому в голову не пришло обойти теплицу по периметру.
– И-игорь, – шепчет он распухшими, искусанными губами и тянет Игоря за волосы.
Но тот, не выпуская член из влажного тепла, поднимает голову и смотрит на него совершенно черными от расширившихся зрачков глазами.
Будто пойманный в ловушку, больше не отдавая отчет собственным действиям, Саша проводит кончиками пальцев по его раскрасневшейся щеке, по влажным от слюны губам и вздрагивает вслед за стоном Игоря.
Мышцы его живота судорожно сокращаются, и он кончает, захлебываясь воздухом.
А Игорь продолжает сосать и сглатывает, пока яркие звездочки не прекращают кружиться перед глазами Саши. Только тогда встает и целует его грубо, собственнически, так совершенно правильно, как нужно именно в этот момент.
Саша ощущает на языке вкус собственного семени и, постанывая, практически вылизывает рот Игоря.
– Мой испорченный, плохой, – шепчет в поцелуй Игорь, прикусывая и оттягивая его губу, – смелый мальчик.
– Твой, только твой, – отвечает Саша, запуская ладонь в его джинсы.
Спустя пару секунд Игорь несколько раз крупно вздрагивает и до боли в ребрах сжимает его в объятиях.
Саша дотягивается до своей футболки, вытирает испачканную руку и помогает Игорю привести себя в порядок.
Он думает о том, что по их виду всем всё сразу станет понятно, и еще что в любом случае ни о чем не жалеет.
– Что ты делаешь? – Саша, кутаясь в одеяло, выглянул на балкон. Игорь, одетый в одни джинсы, уже полчаса неподвижно стоял, глядя вверх. – Смотрю на звезды. Знаешь, мне иногда хочется чего-то этакого, – он сделал неопределенный взмах рукой и повернулся. – Ага, а с нашей работой тебе «этакого» не хватает? – Саша критически изогнул бровь. – А знаешь, нет, – Игорь нахмурился и потер рукой лоб. – Здесь оно как-то рутиной попахивает. Саша передернул плечами и, обогнув хозяина квартиры, прислонился к ограждению балкона. Одеяло задралось, обнажая бедро. Взгляд невольно скользнул по подтянутым мышцам ног и ягодицам. – Хотя мне кажется, я уже нашел нечто более интересное, – Игорь сделал шаг к краю балкона и приобнял. Его руки зажили своей жизнью: то лаская, то пощипывая, они скользили по молодому телу, заставляя Сашу постанывать и подаваться назад в надежде получить нечто большее. Язык скользил по шее и ушной раковине, оставляя влажный след, который тут же холодил легкий ночной ветер. – Игорь, ну не здесь же, – голос срывался, дышать становилось почти больно, и до одури хотелось еще и еще. – А почему бы и нет, – шепот щекотал затылок, обдавая горячим неровным дыханием. – Увидят… – В четыре утра? Сомневаюсь… И Саша сдался, отдаваясь умелым рукам любимого. Как–то совсем незаметно упало одеяло, и теперь ветер играл и со всем разгоряченным телом. Одной рукой Игорь ласкал любимого, а другой пытался расстегнуть заевшую молнию на джинсах. – Вот ведь черт… – Давай помогу, – Саша развернулся и с провокационной улыбкой опустился на колени. – Да, задача не из лёгких. Собачку на молнии перекосило, и сдвинуть ее вниз было проблематично. Хотя… Эти джинсы Саше никогда не нравились, и поэтому он просто выдернул непокорный бегунок прочь. Игорь снова чертыхнулся, но ничего сказать не успел. Саша наклонился и прижался губами к его члену, лизнул и тут же зажал головку во рту. – О, господи… – Ну ты уж определись, черт я или "господи", – отстранившись на мгновение, Саша с ехидцей посмотрел вверх. – Сволочь ты, сволочь! – Игорь не выдержал и утянул его на пол.
Позже, когда они лежали на том самом одеяле и вглядывались в рассветное небо, Саша подумал, что смотреть на звезды все же чертовски занимательно…
Название: Обои в цветочек Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: fandom Oleg Rogozin 2015 Канон: "Тринадцатый Отдел" Размер: драббл, 461 Пейринг/Персонажи: Ольга Категория: гет Жанр: ужасы Рейтинг: R- NC-17 Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Обои в цветочек"
Сны… они бывают разные. Добрые и светлые, яркие и запоминающиеся, сны-приключения, сны-фантазии, сны-кошмары. Именно последнюю категорию Оля люто ненавидела (хотя кто же любит кошмары?). Впрочем, владелец сна мог и не согласиться со сновидицей. Хотя давайте по порядку. Два месяца назад нашли первую жертву. Девушка, хорошенькая, маленькая, худенькая – только вот все ноги изрезаны… до кости. На момент «разделки» девушка была мертва. Свернули шею, но легче сотрудникам полиции от этого, конечно же, не стало. После произошло еще три похожих убийства Останки нашли в лесополосе деревни Гадюкино. Ну и не нашли ничего лучшего, чем привлечь 13 отдел… Нет, то, что это маньяк, было понятно сразу, но вот кто он? Вот именно поэтому Ольга сейчас шла по чавкающей розоватой жиже живого болота, не в силах ни вырваться, ни изменить реальность сна. Но через мгновение все изменилось. Мрачный пейзаж сменился на спальню с веселыми обоями в цветочек и трупом на чайном столе. – Заходи, моя дорогая, – существо с тройным рядом зубов и акульей пастью с трудом можно было принять за человека. Оля почувствовала, что ее буквально втягивает в эту субреальность, не давая возможности проснуться и сопротивляться. Словно марионетка, она опустилась на кровать, мгновенно оказавшись в объятиях маньяка. Язык существа на мгновение мелькнул в провале рта, облизывая плечи и шею жертвы. Тело на столе выгнулось и застонало. Темная, почти черная кровь брызнула на платье, кровать и стены спальни-тюрьмы. Довольное сытое урчание раздалось откуда-то снизу: из-под стола показалось еще одно чудовище, по-видимому, олицетворяющее собаку. Оля вздрогнула и попыталась вырваться из вязкой нави сна, но только глубже провалилась в мягкую перину кровати. Чей-то горячий язык прошелся по ногам, прокусывая кожу до крови и тут же слизывая, поднялся выше, скользнул по бедрам, увлажняя тонкую ткань трусиков. Оля не могла пошевелиться, дернуться, даже просто проснуться. Казалось, все в этом кошмаре поедает ее плоть. Тихо завыла собака. Руки существа мяли голые груди (и когда успела исчезнуть вся одежда?), кровь пропитала простыни, пасть существа, казалось, была везде. Огромный член рос откуда-то из живота и тоже имел пасть, полную зубов. Еще мгновение - он разорвет ее тело и начнет пожирать изнутри. Оля закричала. Сквозь марево сна начали пробиваться звуки. Голоса. Игорь Семенович, Алиса, Саша… Она проснулась рывком. Вся мокрая от пота и слез. – Пей, – Алиса сунула ей в руки кружку, подозрительно пахнущую коньяком, – Вон, – это уже стоящем у кровати мужчинам. – Игорь Семенович, стойте. У него что-то с ногами и собака, питбуль. И обои.. Обои в цветочек! – почему-то этот самый цветочек казался сейчас Оле важнее всего на свете. – Хорошо, я понял, – кивнул Рогозин, выталкивая Сашу и Тима прочь из «рабочей» спальни. Оля отпила из кружки, всхлипнула и разрыдалась в голос, уткнувшись Алисе в плечо.
Нашли маньяка спустя пару дней. Хромого с собакой видели в дачном поселке. Он снял крайний домик у бабы Шуры, уехавшей к дочери в город. У нее еще обои были старые, советские, в цветочек…
Название: Феликс и смерть Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: fandom Oleg Rogozin 2015 Канон: "Тринадцатый Отдел" Размер: 15 030 Пейринг/Персонажи: Феликс, сотрудники отдела (упоминаются) разнообразные ОМП Пейринг:ОМП/Феликс, упоминается Игорь/Саша(соответственно) Категория: слэш Жанр: драма, ангста, театр абсурда одного актёра Рейтинг: PG-13 - R Краткое содержание: Иллюстрация:1 и 2 Предупреждения: русская и итальянская нецензурная лексика. Предупреждения2:автор руководствовался собственной фантазией, ассоциациями и травой. совпадения случайны, ООС возможен. Примечание: Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Феликс и смерть"
*** Человеку, написавшему на куске полотна правдивые слова "БЛЯДСКИЙ ЦИРК" и растянувшему это полотно между двух сосен – Сердечнейшие благодарности. Дирекция нашего театра.
Антидраматургическая пьеса в бездействиях, воспоминаниях и нескольких снах. ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Грустный актёр Свирепый конферансье
БЕЗДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА Феликс И остальные ПРОЛОГ сцена пустует, занавес плотно и строго закрыт. Гаснет свет, звучит голос Свирепый конферансье(предельно нежно и даже сочувственно): Знаете, любезный друг, - продолжал Дервиль после небольшой паузы, - представители трех профессий в нашем обществе - священник, врач и юрист - не могут уважать людей. Недаром они ходят в черном, - это траур по всем добродетелям и по всем иллюзиям. Свирепый конферансье тяжело выдыхает. Свирепый конферансье: Оноре де Бальзак. Полковник Шабер. В перевод Н. Жарковой
Включается проектор, зрители видят фильм – кадры города или разных городов, понять невозможно, не видно ни одной характерной достопримечательности. Мы видим людные улицы, разноцветную толпу. Кто-то спешит, кто-то медленно бредёт, не глядя перед собой. Где-то стоит группа людей, где-то целуются парочки. Дороги полны машин, все спешат. Где-то в зале включается запись говора тысяч голосов, шум колёс, трущихся об асфальт, сигналы машин. Зал испытывает полное погружение в атмосферу города. Солнце светит ярко, отражается от окон, витрин, от хрома и стёкол машин и мотоциклов. Люди, попавшие в кадр, жмурятся от яркого света Отделившись от бесконечного потока людей, Феликс останавливается возле запылённого окна - витрины книжного магазина. За стеклом видны стопки книг и ряды стеллажей, на стекле висят рекламы новых книг и встреч, проходящих где-то в глубине магазинчика. Женские романы с глупыми названиями, очередное серийное переиздание классики - очевидно, на плохой бумаге и сокращенное до минимума, не то, что советские подписные книги. Где-то сбоку - ещё одна полная правда о КГБ от его бессменного биографа, выпускника лингвистического вуза, а рядом - приглашение на встречу с историком и антропологом "Советское время - мифологическое пространство". Феликс хмыкнул. За периодом полной гласности очень скоро настала эпоха непрекращающегося информационного шума. Найти правду в этом потоке было почти невозможно, выудить что-то полезное - слишком сложно. Феликсу начало казаться, что он вполне мог бы написать свои мемуары и издать от имени Вячеслава Ивочкина или лучше - Изиды Поддубравской, чтобы меньше шокировать бОльшую часть общественности. А ведь, пожалуй, ему было бы что рассказать. Можно было бы даже тиснуть в книгу пропаганду отказа от курения и историю о том, как вреден алкоголизм, и стать очень модным автором, идущим в ногу со временем, в духе риторики заботы о людях и гражданах. Феликс даже начинал записывать некоторые свои воспоминая, но потом бросил эту глупую идею. Во-первых, не хотелось бы снова встретиться с неприметными людьми в штатском, с добрым лицом и корочками, открывающими любые двери лучше самого умелого вора. Был бы Феликс более наивным - например, как в первых главах ненаписанной автобиографии, - он бы подумал, что родная контора спасёт его от неожиданных гостей. Но примерно в тех же главах очевидно становится, что не всегда стоит полагаться на родную контору. Или контору надо выбирать тщательнее. Кто бы её ещё дал выбирать тогда. Феликс запускает руки в карманы и не трогается с места. Над ним медленно шевелят стрелками часы, безразлично висящие над потоком людей. Сегодня утром они - вернее, их наручные собратья - поразили Феликса до глубины души и заставили задуматься. Если вообразить, что время живёт полный оборот часовой стрелки, получится, что оно умирает каждый раз, завершив круг. Каждый неотвратимый раз прекращает быть и тут же начинает вновь. Ощутив эту мысль на себе, как ведро ледяной воды, медленно вылитое прямо на макушку, что может подумать по этому поводу немолодой не очень здоровый человек, который склонен к алкоголизму, галлюциногенным снам и слишком радужным и романтичным мечтам, которые навещают его по старинке и примерно раз в год? Наверное, посочувствовать часам. Или позавидовать. Смерть по расписанию, никакой старости, никакого страха прекратить жить. Хорошо бы ещё понять одно: расстраиваются ли часы, если они сломаются или остановятся? Ощутят ли досаду, тоску, смертный холод? Если нет, то им точно стоит позавидовать. Что если нам только кажется, что линейная жизнь грубоматериальных часов полностью во власти человека, в его руках, ногах и во всём остальном, чем он способен часы испортить или починить? Что если часы останавливаются только тогда, когда приходит время? Вот же глупый каламбур. Но что если верный?.. Знают ли часы, что помимо их мудрой жизни - тысяч мудрых жизней, каждая из которых старше на час – существует ещё какое-то странное время, которое люди отмеряют по ним, которое люди хотят остановить или растянуть, подчинить себе, починить в попытке вернуть к жизни свободный и счастливый механизм, остановившийся раз и навсегда и улетевший в свою неведомую часовую нирвану?.. Мысли, мысли одолевают Феликса. Возвращаются как старые знакомые, которых не хотел бы видеть, теряются среди безликой толпы, кричат во дворах чужими детьми, которые хотят кричать, выпрыгивают из-за угла в каком-нибудь переулке, подобно хладнокровной любви в книгах классика, и пытаются неумело пырнуть ножом, целясь в сердце, попадают в печень. Феликс зажимает ранение, пытается догнать хоть кого-то и сорвать слишком нарядную для реальности маску, оторвать кусок плаща, хотя бы ударить по уху. И когда один из сонма мыслей неловко оборачивается, маска слетает и Феликс видит, что перед ним не мысли. Не мысли. Воспоминания. Их слишком много, как людей в огромном городе в разгар туристического сезона. проектор гаснет, зал временно погружается во тьму. На сцене никого не появляется, но звучит голос Печального актёра Печальный актёр (печально читает из-за печально колышущегося занавеса): Представьте себе, что мы сидим в тихой комнате, смотрим в сад и, потягивая зеленый чай, беседуем о давно минувших событиях. Печальный актёр (вздохнув легко): Артур Голден. Мемуары гейши. Глава 1 зажигаются огни рампы БЕЗДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ сцена представляет собой цирковую арену. узор ковра, которым устлана арена, рябит в глазах зрителя. в центр арены выходит грустный актёр в мужском кимоно, но опоясанный широким женским оби, неся табурет под мышкой. Устанавливает табурет ровно по центру, взбирается на него и декламирует грустно и пафосно Грустный актер (изображая тонкий голос): — День, когда я встретила этого человека, был и лучшим, и худшим в моей жизни. Я полагаю, после этого вы должны отставить свою чашку и спросить: — Так каким же он все-таки был? Лучшим или худшим? Ведь не мог же он быть лучшим и худшим одновременно. Грустный актер (переставая изображать тонкий голос):Артур Голден. Мемуары гейши. Глава 1 грустный актер спускается с табуретки и покидает сцену.
Перед нами появляются декорации обычного медицинского ВУЗа За глаза его все называли почему-то Гоголем (а те, кто поироничнее – Николаем Васильевичем) и коллективно не любили. Многих профессор раздражал своими манерами, многих – костюмом, многих – тем, как вёл занятия и принимал зачёты. Кажется, за то же самое он очень нравился Феликсу. Всегда статный, всегда в костюме-тройке, едва заметно благоухающий одеколоном, с галстуком, идеально подходящим к сорочке. Он обращался к студентам по имени-отчеству или просто «коллеги», красиво и округленно произносил ударную «о», и все слова у него выходили такими, будто он катал по языку сладкое вино и был поэтому в отличном расположении духа. В каждом студенте он прозревал не просто коллегу, а будто бы целого Павлова, спрос его со студентов был под стать такому отношению. Он с первой лекции объявил, что на его занятиях студенты могут не появляться, ежели они имеют более важные дела, единственное, что он них может потребоваться – самостоятельно овладеть минимумом знаний по предмету, чтобы сдать его в срок. То, что про минимум он слукавил, стало ясно на первой же сессии, на которой Фёдор Игнатьевич возжелал иметь с каждым беседу, предполагающую запас знаний, несколько больший объёма самого тонкого учебника, который все по давней студенческой традицией читали в ночь перед экзаменом. «Вы, конечно же, знаете», - начинал он лекции о том, что не всегда могли отыскать в дальних углах библиотеки даже самые дотошные отличники. «Коллеги, это же очевидно, что в списке научной литературы следовало привести не менее сотни статей»… - и так далее. Когда его просили о пересдаче, он ласково просил попытаться рассказать по предмету хоть что-нибудь, «чтобы лишний раз не тратить ничьего времени». Когда он рассказывал об учёных прошлых лет и о достижениях тех лет, весь вид его говорил, что каждый студент-медик должен быть достоин своих предшественников и однажды произнесённой клятвы Гиппократа. Когда он говорил о современных опытах и подходах, глаза его горели. Не было ничего удивительного в том, что большая часть студентов не любила Кречетова. Они были новыми людьми, родившимися в новое время. А он, при всех своих восторгах перед современными учёными, был будто из прошлого, из другого века или из этого, но из самого его начала, когда новейшие механизмы и машины сладостно грохотали ещё только в мечтах романтиков-изобретателей, а поэты не умели слушать музыку революций и не знали, что она такое. БЕЗДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ на краю сцены появляются грустный актер и свирепый конферансье, оживлённо споря грустный актер: Нет конечно. Почему он со мной должен откровенничать? Мы не были близки.
свирепый конферансье: А близкие люди, по-вашему, ведут меж собой антисоветские разговоры. свирепый конферансье уходит со сцены. Грустный актер (развернувшись к залу): Юрий Домбровский. Факультет ненужных вещей Уходит Сцена изображает типичную лаборантскую. В углу стоит скелет и смотрит с пониманием – Феликс, друг мой, – говаривал Фёдор Игнатьевич, разливая чай по фарфоровым чашкам, уместным скорее на чьей-нибудь богемной даче, чем в лаборантской, – я хочу, чтобы ты ни на миг не расслаблялся. Они говорят, что царство тьмы прошло, и наука воссияет скоро светлым ореолом над головами и городами. Так вот – не воссияет. Или нескоро, друг мой, очень нескоро. Нам вряд ли доведётся жить в ту светлую эпоху, когда огромные массы людей вдруг начнут думать как младшие научные сотрудники – хотя бы! Утопии уже давно обещали нам, что придёт эпоха, в которой человеку будет хорошо уже от того, что тайны вселенной открываются перед ним так же легко и естественно, как внутренности человека при вскрытии. Они, эти светлые умы, всё ждали, когда человек научится расслаблять ладонь и спокойно давать на ней отдых бабочке-знанию. Но человек до сих пор нервно сжимает кулак и мотает головой. Ещё недавно ему нечего было есть и он спасался единственным знанием, как и где раздобыть хлеба… …Все говорят, что война – это плохо, потому что после неё плачут матери. Я не спорю с этим, но разве не очевидно, что горе человеческое гораздо страшнее: после войны человек вновь становится животным. Он перестаёт убивать и нова хочет есть и спать, плодить себе подобных, чтобы его род не исчез с лица земли. Все те силы, всё то рвение, всю энергию, уже раз потраченную на эволюцию, он снова тратит в попытках вспомнить, как оно: оказаться на поле, полном цветов и бабочек, без сачка, без булавок и стёкол, с одним только желанием, чтобы тонкие лапки той самой бабочки коснулись ладони. Кажется, за одно это прикосновение не пожалел бы глаза или пальца на правой руке. Потому что мне кажется, что такое знание не нужно будет уже удерживать, оно само пройдёт сквозь кожу и включится в твой обмен веществ, оставшись в крови. – Но вы же сами говорили, что наука – это труд. В такие моменты Фёдор Игнатьевич смеялся открыто и солнечно, качал головой. Он будто бы говорил «уел!» и был готов сдаться, но потом спохватывался и продолжал: – Ты думаешь, каждый может прийти на полянку, усеянную колокольчиками, растопырить пятерню и ждать, когда на неё сядет капустница? Нет, друг мой, огромный труд – прийти туда. И остаться там. Феликсу живо представлялся волшебный сад, который в обязательном порядке стерегли сторукие великаны, не пускавшие кого попало; а над садом летала зоркая птица с металлическими перьями, каждый раз хватавшая незадачливого бабочколова, сжавшего кулак. Хватавшая и уносившая его далеко-далеко, за леса, за горы, за синее море и, судя по всему, оставлявшая его на острове Буяне, и далее по тексту. Над фарфоровой чашкой с богатого цвета чаем клубился пар, и Феликсу казалось, что раз Средневековье не закончилось, то они алхимики, в котлах которых скоро выварится чудо, непохожее на другие чудеса. Феликс прихлёбывал чай и чувствовал себя готовым к тому, что в любую минуту из тигля выплеснется новая тайна, или – что под дверью окажется тайная стража инквизиции. Студент Астахов с восхищением смотрел на своего профессора и чувствовал, что был бы готов пойти с ним и на суд, и на костёр, если это бы потребовалось. Главное в таком случае было оставить томящимся на медленном огне котел, чтобы те, кто придут после них, смогли бы довести философский камень до готовности.
БЕЗДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ Грустный актёр стоит на двух табуретках Грустный актер: Я домой, за новой ратью еду, Я - твой царь, я в горе и обиде,- Каково мне глупый смех твой видеть?» Кофточку оправя на груди, Девушка ответила царю: «Отойди,- я с милым говорю! Батюшка, ты, лучше, отойди».
Любишь, так уж тут не до царей,- Некогда беседовать с царями! Иногда любовь горит скорей Тонкой свечки в жарком божьем храме.
Царь затрясся весь от дикой злости, Приказал своей покорной свите: «Ну-те-ко, в тюрьму девчонку бросьте, Или, лучше,- сразу удавите!» Исказив угодливые рожи, Бросились к девице, словно черти, Конюхи царевы и вельможи,- Предали девицу в руки Смерти.
Выходит свирепый конферансье и вышибвает одну из табуреток из под ног актера свирепый конферансье: «Девушка и смерть» Максим Горький. Забирают табуретки и уходят
Этот день, эти сутки так и остались в его памяти набором красивых, но ущербных и неправильных картинок. Началось всё с того, что на ночью на кухне слишком чётко, слишком оранжево горел приглушённый свет, а синяя корона газовой плиты, над которой стоял коричневый чайник, бросала кобальтовые отсветы даже на стены. Кухня выстыла, потому что форточка была открыта давно, но где-то в воздухе остался плотный отголосок пара, вырвавшего из металлического носика. Феликсу казалось, что так, рубленно и графично, должен откладываться в памяти человека день, который перевернул не в лучшем смысле всю его жизнь. Как именно, было не важно. Пожар ли разразился на соседской кухне - как раз через стену, - война ли вошла в город и принесла бомбы в разорванном крышами брюхе, да даже просто сдохла любимая крыса Элеонора или черепаха Эльза, - любое событие, после которого человек не смог бы жить как прежде. Феликсу и вовсе казалось, что в тот день он умер, не сказав даже никакого красивого и справедливого слова перед лицом безносой. Жалко и пусто было его молчание, а неправильно изогнутое, изломанное тело начало свой длинный посмертный путь. И в начале этого длинного пути он ещё долго будет плутать среди посеревших стен квартиры в старом доме, с высокими, распахивающимися на две створки дверями, впускающими в зал. И каждый раз на месте сердца тупо будет что-то болеть, когда на глаза снова попадётся изящный диван, будто утащенный своим хозяином из начала века, из самой легендарной Башни. Обивка до сих пор помнит тепло и тяжесть тел, стены будто до сих пор слышат шорох, неясные вздохи, тихие стоны. Зеркало продолжает отражать переплетенные руки, шторы - скрывать самую простейшую и животную страсть из всех, которые могут испытывать друг к другу студент и профессор медицинского института. Но в комнате больше никого нет. Некого предупреждать. Некому изумиться, разве не была заперта дверь. Некому чувствовать, как кончается и не начинается время. Некому жалеть. И некого на сцене появляется свирепый конферансье. В руках его газовая горелка. Инога он включает её и каждый раз смеется, когда зрительницы испуганно вскрикивают свирепый конферансье (зычным голосом и криво улыбаясь): Мы исходим из той самоочевидной истины, что все люди созданы равными и наделены их Творцом определенными неотчуждаемыми правами, к числу которых относятся жизнь, свобода и стремление к счастью. (горелка перестаёт работать, он трясет её, но продолжает говорить) Для обеспечения этих прав людьми учреждаются правительства, черпающие свои законные полномочия из согласия управляемых. (горелка вновь включается и выдает ровное голубое пламя) свирепый конферансье (махнув горелкой в сторону зала): Декларация независимости США, Конгресс, 4 июля 1776 г. уходит. За сценой слышен звук горелки.
БЕЗДЕЙСТВИЕ ЧЕТВЕРТОЕ включается прожектор. Грустный актёр оказывается на сцене. Рядом в нравоучительной позе свирепый конферансье Грустный актер(вскакивает, опрокидывая табуретку, на которой сидел): - Да если бы вам потребовалось, вы бы нас в две недели без всякого закона ликвидировали. по все-ей стране. А мы вот гуляем до сих пор. Значит, нужны мы вам. свирепый конферансье : - Нам? Грустный актер (безразлично пожимает плечами, садится обратно): - Ну не вам, смежникам вашим. Или ещё кому-нибудь. Встает и уходит. свирепый конферансье: диалог из фильма «Интердевочка» свирепый конферансье: поднимает табуретку, прижимает к груди, нужно гладит и уходит -Нет. так не пойдёт. Феликс поднимает уставшие и красные от бессонных ночей глаза с таким же усилием, с каким поднимал бы неизвестно какой по счету тяжёлый мешок из далеко не последнего в эти рабочие сутки товарняка, и смотрит исподлобья на непрятного во всех отношениях человека. Иногда говорят: его нос выглядит так, будто он был сломан как минимум два раза". Этот человек выглядел так, будто минимум два раз сломали всю его тень, его фигуру и его самого. Если бы вдруг Феликсу взбрело в голову стать новым художником, выступающим против унылых традиций и разрывающим жёсткие рамки, она нарисовал бы потрет этого человека, используя кардиограммы разных людей, объединенных только одним - постоянно допекающей их тахикардией. У товарища Марченко в лице - позже Феликс узнал, как зовут этого ужасающего господина, который вовсе не был похож на товарища, поэтому за ним давно уже закрепилось прозвище "мсье" - было что-то то ли еврейское, то ли наоборот, что-то такое, благодаря чему во времена Третьего Рейха ещё при первых минутах знакомства ему могли бы предложить взять на себя руководство новым концентрационным лагерем. Что-то одновременно властное и бессильное таилось в его глазах, желание подчинять, подавлять и ломать - и постоянное, будто привычное, чувство давящего, парализующего страха, не дающего, подобно "вилке еретика", свободно двигать головой. -Придётся много работать, это всё никуда не годится, - сказал он и дёрнул бровью, как оскорблённый в лучших чувствах французский гурман, которому подали плохой соус. После нескольких мучительных дней и бессонных ночей, которые показались Феликсу месяцами ада, где каждый следующий допрос вёл более отвратительный, чем предыдущий бес с ещё более кривой усмешкой, - "мсье" Марченко напоминал настолько же сурового, насколько убогого распорядителя этого балагана, эдакого местечкового Мефистофеля, изрядно получившего по рогам за последнюю проделку и мучимого изнутри своей неимоверной силой, пользоваться которой запретили. Феликс давно подозревал, что простым его жизненный путь не будет, но оказаться в месте, которое существовало только в умах людей, "обманутых религией", он никак не ожидал. Когда бравый молодчик в штатском с полагающимися ему по службе тупым и суровым выражением лица и неприятно пустыми глазами - в глубине глаз таилось что-то маленькое и колкое, привычно боящееся самого себя - когда этот страж гиблого и унылого места грубо втолкнул его в новую - не допросную - комнату, Феликсу на минуту показалось, что он попал в склеп. Хотя наверняка сказывался недостаток сна, "сочетанный" с постоянным психологическим давлением и побоями. (Вообще было как-то обидно за доблестных работников комитета, что им приходилось работать со всяким дерьмом, как они сами не забывали сообщить, но при этом пачкать свои чистые руки. Наверное, это было от того, что службу своему государству они несли не руками, а на крепких плечах и в горячем сердце, - несли гордо и с достоинством, чтобы не расплескать). Ни камера, ни карцер, ни допросная так не давили на подследственного Астахова, как эта комната с высокими окнами во всю стену и такими же зеркалами, зияющими на стене напротив. Это было глупое наваждение, бредовый сон, выкопанный из глубин визуальной памяти анахронизм. Как иначе объяснялся бы тот факт, что из серьёзного и строгого учреждения он попал в Императорскую школу балета, судя по освещению и холоду - прямиком в декабрь, возможно даже 18 года. Хотя - может быть это декабрь любого другого года до или после революции, - неужели при царе балерин любили, а при Советах разом перешли на крестьянок и комсомолок? Верится с трудом. ...Просто все те, что заслужили - слушал учителя, хорошо тянул носочек - отправились на бал, пить шампанское, слушать комплименты и любить жизнь, а нерадивые ученики вынуждены ещё истязать и себя, и ни в чем не повинного учителя, который и так таскается за ними как евнух. А вот и он. Он ненавидит своих учеников, и ещё не известно, каких больше - успешных или неуспешных, может быть потому, что не может жить их жизнью, а может - потому что очень хорошо представляет, что это такое - их жизнь. Изломанный, высокий, бледный, в чёрном трико и белоснежной рубашке, он будто однажды захвачен врасплох и посажен во временную петлю, вечно вынужденный служить какому-то непонятному царьку в его неприглядном царстве. Не вырваться, а вырвешься - некуда идти, потому что всё, что знал, что было знакомо и пленяло - всё это умерло лето сто назад. И даже каменный дом, который знал тебя ещё ребёнком, начал рассыпаться в песок. -Раздевайся. -Что? Феликс непонимающе моргает и всё ещё думает, что ему что-то из происходящего мерещится. А как иначе, если только минуту назад он, ловя штаны с отрезанными пуговицами, выполнял приказы этого живого мертвеца, выплясывая и изгибаясь, как пионер с акробатическим номером на открытии праздника урожая. -Раздевайся, я сказал. Быстро. Тогда Феликсу казалось, что по нему в три ручья тёк холодный пот, но кожа была суха, потому что пот от ужаса забрался обратно под неё. Сейчас Феликсу кажется, что так противно, больно и унизительно раздеваться ему больше не приходилось никогда, а уж опыта поведения в ситуациях, где требовалось быстрое и медленное избавление от одежды за всю жизнь он накопил немало. Но всё это было только цветочками. Дальше начался личный ад арестованного Астахова. "Хореограф" щупал его холодными пальцами, мял ягодицы, с силой давил на одному ему видимые точки, заставлял поднимать руки, вертеть головой, падать на спину и быстро вставать, наклоняться, "касаясь пола ладонями, теперь локтями...как, не можешь?!". И всё это время смотрел так, будто видел все мышцы под кожей и несовершенные кости, которые за ними скромно прятались. Феликс не успел получить диплома, но многие навыки, которые пригодились бы ему больше диплома, уже имел. Он мог точно сказать, что это был не стандартный осмотр для годности в армию или что-то подобное. От мысли, что его осматривают, как какое-то животное на продажу или убой, становилось гадко. -Мышцы будешь тренировать, твоя убогость поправима. Мышцы, знаешь ли, мон шер, способны усвоить многое. -Я знаю. Я медик, - цедит сквозь зубы Феликс, сверля взглядом лоб Марченко. Тот шарит руками по его груди и плечам и смотрит пристально, будто запоминает каждый сантиметр кожи или хочет разглядеть, есть ли у Феликса грудная клетка и что-нибудь ещё, положенное человеку. Действительно, есть ли сердце у студента-медика? Марченко поднимает глаза настолько полные двумя желаниями - раздавить и умереть на месте от страха, что Феликсу кажется, будто он тоже всё это чувствует, и, ломая улыбкой и без того несчастные тонкие губы, произносит: -Кого это теперь волнует? Феликс открывает рот, чтобы ответить, и тут же закрывает, не представляя, что собирался сказать. Марченко хватает его за подбородок левой рукой, заставляя запрокинуть голову, и широким движением проводит пальцем по губам, давя с силой, заставляя разомкнуть их. Видимо, хочет проверить зубы этого не очень одаренного коня, раз уж девать его больше некуда. -Запомни: ты теперь мой пластилин, я вылеплю из тебя то, что захочу, то, что мне нужно. А я знаю, что мне нужно. И ты будешь красивой , послушной куклой, Феликс. И имя у тебя будет такое, как пожелают тот, кто возьмет тебя, и тело у тебя будет податливым, как согретый между ладонями пластилин. Запомни: у твоих мыслей нет свободы, у твоего тела - нет костей. И если кто-то захочет свернуть тебя в узел и завязать бантиком - ты будешь завязываться бантиком, и именно таким, какой хотели сделать. Он отпустил подбородок и скрестил руки на груди. -И стоить твоя жизнь будет столько же, во сколько обходится пластилин в детсаду, - нисколько. Одна у тебя есть, пока так хочет дяденька, который знает, как тебя использовать. Закончатся дети, детские сады или этот дяденька, - и ты закончишься тоже. Они делали что-то ещё, Феликс плохо помнил, Марченко продолжал говорить свои неприятные, липкие, как пластилин, слова, но это никак не отразилось в памяти. Через какое-то время вернулся молодчик в штатском, который отдал Марченко большой лист и маленький бланк. Марченко склонился над большим листом и стал что-то писать, судя по звуку, таким же тонким и ломаным почерком, как и он сам. Молодчик стоял с отсутствующим видом, Феликс сидел, слепо глядя перед собой Марченко на мгновение прервался, задумчиво прикусил ручку и скользнул рассеянным взглядом по своему "пластилину". Тут же неодобрительно щёлкнул языком и, прежде чем начать писать, бросил Феликсу: -Да ты оденься, идиот. Феликс натягивал плавки трясущимися руками, хватал падающие брюки, утопал в растянутой майке и слишком большой куртке. Все вещи были такими неудобными, будто Феликс никогда раньше не носил их, или будто ему выдали первые попавшие под руку. или будто он только что перенёс серьёзную черепно-мозговую травму, лобные доли были повреждены, и теперь самым простым вещам предстоит научиться заново. Когда конвоир подтолкнул его к двери, Феликс неловко взмахнул руками, казалось, ходить он разучился и следующего шага не будет, он просто упадёт. Но ноги сами понесли его, без участия воли, и Феликс вспомнил, что теперь есть кому за него решать и уметь. А ему предстоит научиться тому, за что его никчемное существование будут поддерживать, пока не кончатся дети, детские сады или дяденька.
БЕЗДЕЙСТВИЕ НЕ ПРОНУМЕРОВАННОЕ На сцене муляж окна, сквозь него мечтательно смотрит в зрительный зал свирепый конферансье. Свирепый конферансье (отвечая своим собственным мыслям): Признаюсь, не очень приятно думать о себе как о чае, приготовленном в ведре… За сценой кто-то, вероятно, грустный актер, гремит вёдрами. Свирепый конферансье (продолжает, не обращая внимания): но отчасти это было правдой. Артур Голден. Мемуары гейши, глава 1 грустный актер (кричит из-за кулис): да сколько можно цитировать одно и тоже!? Снова гремит ведром. Свирепый конферансье уходит за противоположную кулису, где вёдер нет. В туалете пахло весной. Пряно и до одури сильно. Пахло липкими жёлтоватыми почкам и свежей корой, пахло только что выросшей травой и свежее распустившимися листьями. Феликс знал, что это пахнет краской, клеем и чем ещё полагалось ремонтировать здание середины XIX века. Наверное, кто-то оставил ведро возле открытого окна. Но если закрыть глаза и забыть, что кругом ремонт и давно наступила осень, - можно было подумать, что из окна всё же тянет тополем, что хочется в это окно не выпрыгнуть, нет, вылететь и утонуть в ярко-голубом небе, как это обычно делали счастливые и глупые голуби. Феликс закрыл глаза и с силой втянул в себя воздух. В иллюзорной весне отчетливо таился химический запах, а почки набухали и лопались, являя миру стекловату, которой утепляли щели в окнах. Феликса замутило ещё сильнее. Эта примерещившаяся весна была как вся его жизнь – беспощадной, навязчивой, нереальной и калечащей. В туалете не было никого и можно было подумать о странной участи. Как только его сочли достаточно надёжным, оказалось, что жизнь не закончилась и её можно продолжать так, будто бы ничего не случилось. Ходить теми же улицами, общаться с теми же людьми, даже учиться в том же институте, - можно всё, главное, являться по первому требованию куда и когда скажут и не сметь возразить. И никаких других специальных требований, кроме не разглашать где «работаешь» и куда иногда пропадаешь. Похоже на свободу, на неуклюже сшитую грубыми нитками куклу, изображающую её. Вскоре Феликс и вовсе разочаровался в ней, перестал доверять её обманчивому сквозняку из разбитого окна, стал смеяться над ней, некрасиво кривя рот. Но - боялся признаться в этом себе: пусть лучше такая игра в свободу, пусть лучше иллюзия весны, распускающей почки со стекловатой, чем жизнь без весны вовсе, без возможности хотя бы не надолго спрятаться ото всех за заляпанным извёсткой окном.
БЕЗДЕЙСТВИЕ СЛЕДУЮЩЕЕ Грустный актер (загадочно): Как советская постельная разведка получала сведения от гомосексуальных представителей западных спецслужб? Свирепый к: Военная тайна
(достает бинокль и смотрит в зал) - Задание на этот раз: ты должен остаться с объектом до утра. Да, - отвечает куратор на короткий поворот головы Феликса. - Именно так, утром его должны застать в постели с тобой. Делай всё, что угодно, чтобы это получилось. *** Борис никак не мог успокоиться, и его тяжёлое дыхание перемежалось с горячими и влажными поцелуями и с шёпотом, тонувшем в полустоне. - Знаешь, мне кажется... Я не был ещё так.. счастлив... Моё счастье... Моё тепло... Феликс был бесконечно благодарен за две вещи: что Борис был пьян - пьян, значит, не вспомнит завтра, пьян, значит можно не верить; он выпил немного, но ему, видимо, хватило этого - и что у него было своё представление, как с счастьем стоит поступать. Сейчас Феликс лежал уткнувшись лицом в подушку и вздрагивал каждый раз, когда горячие губы касались лопаток, спины аккуратно над позвонком, сначала беспорядочно, потом спускаясь ниже, к пояснице. Подушка быстро стала горячей и влажной, и Феликс ещё пытался верить, что это от того, что в номере душно. От духоты же дрожали локти, на которые он старался опереться, чтобы принять более удобную позу, от духоты же колено запуталось в сбившемся в ком накрахмаленном пододеяльнике. Феликс вскрикнул, когда почувствовал одновременно толчок внутрь, задевший нужную точку, и обжигающий поцелуй куда-то между шеей и плечом. Духота наполнилась стонами и беспорядочными, почти судорожными движениями. Феликсу казалось, что голова его кружится, что, хотя он уже лежит теперь на спине, ему надо держаться за что-нибудь, чтобы не упасть, но рука соскальзывает с холодной влажной спины... Что капля, ползущая по его щеки к виску, сорвалась с чужого виска. -...Не уходи только, ладно? - рука легла поперёк талии юноши, ненастойчиво притягивая к себе. -... моё счастье... Феликс ещё раз вяло попытался выпутаться из ещё горячих, но уже будто остывающих рук. - Так страшно быть одному так больно, - шептал заплетающимся языком Борис, - хотя бы эту ночь... Хотя бы сейчас... Ну же...ну... Уходить были нельзя. Проваленное задание не обещало ничего хорошего, получать лишний "инструктаж" не хотелось. Да и шевелиться сейчас не хотелось. Хотелось бы вовсе не знать, что ждёт утром, и раствориться в этой измятой постели. -Вот так, - мужчина притянул его к себе ближе и обхватил губами выпирающий позвонок у основания шеи. - Так. Можно было бы сбежать прямо сейчас или через несколько минут, когда т объект уснет. Может быть, если утром его застанут одного, то ему ничего не грозит... Хотя вряд ли. Наверняка кроме Феликсовых трудов найдётся ещё немало компромата. А так - он хотя бы проснётся счастливым. Рука, державшая талию, расслабленно съехала чуть ниже, кончики пальцев прохладно коснулись живота.
*** -Знаешь, что он нам ещё сказал? Что мальчик не виноват! Прям как в анекдоте, только наоборот. «Мелахим», его куратор, засмеялся своей шутке. Феликс все так же рассеянно глядел в окно и не мог понять, зачем ему выдают детали дела. - Ты что, не понял? - координатор грубо толкнул его в плечо. - Что именно? Меня это касается? - да нет в общем-то. Он, наверно, решил, что тебя тоже арестовали. Ладно, пойду, - сказал Мелахим, запахивая пальто. Феликсу стало холодно… Тихий скромный эстонец, с нежным выговором и совсем несмешным акцентом. Жаль, что не довелось встретиться в другое время и в других обстоятельствах.
БЕЗДЕЙСТВИЕ ПОСЛЕ ПРЕДЫДУЩЕГО Свирепый конферансье (грустно) : когда-нибудь мы вспомним так много, что выроем самую глубокую могилу в мире. (почесав бороду) Эр. Брэдбери. "451 градус по Фаренгейту" Уходит
Сейчас Феликс думает, что в бездарных порнографических романах это могла бы быть одна из центральных сцен, самых выигрышных и удобных для приложения писательского таланта. Можно было бы отметить и судорожный блеск в глазах мсье, и рвущуюся с каждым выдохом одну на двоих страсть, прежде тщательно скрываемую под скорлупой приличий и одежды, и маленькую щелку света, в которой, казалось, таился целый враждебный мир, и стыдливо перегоревшую от их распутства лампочку. Но этого ничего не было. Что-то жесткое и квадратное упиралось Феликсу в бок ребром, воздух в каморке был спертый, на губах оставался привкус никотина, а по спине скользили капли холодного пота от одной мысли, что их могут так застать. Театр абсурда: полу сумасшедший хореограф-импотент зажал в пыльном углу своего ученика и теперь судорожно надрачивает ему член и слюнявит шею. А тот держит его за шею двумя руками, висит на нём и иногда целует не глядя, пытаясь дать шее передышку. Ты мой лучший ученик, звенит у него в ушах. "Иди сюда", - брошенное болезненным судорожным выдохом еще отдаётся во всём теле. Но этого ничего не было Был просто чулан и зажавший его там мсье. И Феликс бы не запомнил этот идиотский, как это модно сейчас говорить, перепих в череде других бездарных перепихов, если бы не одно но. Это но было таким большим, тяжёлым и непривычным, что с трудом умещалось в памяти. В отличии от многих, которые просто хотели молодое податливое тело, мсье хотел именно его, именно Феликса, своего самого лучшего, самого искусно изготовленного ученика.
БЕЗДЕЙСТВИЕ СЕДЬМОЕ Грустный актер и свирепый конферансье не выходят на сцену. Голоса из-за кулис не звучит
Карта падает на колени рубашкой вверх. Феликс тянется за тонким расписным прямоугольником, подносит к глазам. «Всадник жезлов». Название неожиданно смешит его, словно одурманенного гормонами юнца пубертатного возраста. Если именно этой картой описывается объект, ему сегодня определенно повезло. С жезлами у Феликса никаких проблем, как и со всадниками. А значения у карты, куда ни кинь, позитивные. Как же так…«символизирует теплоту и даже жар души, проявляющийся в жажде жизни, страстности и энтузиазме», вспоминает он. Жар души, жар тела, жар в кончиках пальцев, эфемерное ощущение, усиливающееся с каждой секундой. Нарисованный всадник оживает, карта пульсирует в руке, принося невозможное, неуместное ощущение живой плоти. Феликс нервным движением прячет «Всадника» обратно в колоду. Стоило бы прикинуть развитие ситуации, отследить тенденции, альтернативы. Что было, что будет, чем сердце успокоится, как приговаривала пожилая цыганка, которую он, на свой страх и риск, притащил в проект прямо с железнодорожного вокзала, где она и находила клиентуру, безбожно облапошивая как минимум каждого третьего. Притащил и не прогадал, каким бы каламбуром это ни звучало. Методички родной конторы пополнились новыми параграфами. Опосредованная реализация способностей сенса, так они это называли. Что будет, чем сердце успокоится – откуда только взялась эта формула? Не успокоится оно никак, шальное и бестолковое. А может, и не стоит грешить на безотказный мышечный орган, в самом деле. Ему ли не знать, что все отвлекающие от дела процессы происходят под черепушкой, даже если и сопровождаются приливами крови к чуть более просто устроенным органам. Стоит прикинуть развитие ситуации, да. А не думать о Всаднике неприлично, не прикидывать всяческие невозможные «а что, если?». Карты Таро – это вам не товарищ полковник из штаба, читающий твои отчеты. Их не наебешь. Они ответят на тот вопрос, который в сердце, а не тот, который в голове… тьфу, опять. Средневековые представления об анатомии никак не изжить из общественного сознания, из собственного – тем более. И все-таки, а что, если… Вторая карта не в пример предыдущей лучше прорисована. Ярче, сочнее краски. Издержки работы с вручную расписанной колодой – одни карты живые, другие блеклые, одни говорят шепотом, другие кричат, не церемонясь с гадающим, врываются в сознание мешаниной образов. Башня. Разумеется, охваченная огнем. Крохотные фигурки людей, падающих из окон. Разрушение структуры, диссоциация, хаос. Феликс почти слышит их крики. Как будто ты не знал, говорит он себе, рассеянно перетасовывая колоду. Как будто ты нуждался в гадании, чтобы ответить на этот вопрос. Никаких «если» у вас не будет и быть не может, никакого будущего, в котором сердце успокоится, разве только то, в котором означенный орган наконец остановится, если повезет, тихо, во сне, или от иглы врага, что гораздо приятнее, нежели от пули друга, и это нормально, да, это нормально. Никакого будущего, только «здесь и сейчас», в котором есть агент и объект слежки, ничего более. Пальцы сами собой вытягивают из колоды третью карту, но Феликс не смотрит на нее, потому что объект больше не один, он разговаривает с кем-то, стоящим в тени здания, и сознание уже захвачено анализом ситуации, никаких больше посторонних мыслей, чистый профессионализм, давно пора, в самом деле. Непрочитанная Двойка Кубков исчезает в кармане вместе с остальной пачкой. Будь она замечена – что бы изменилось? «Соединение влюбленных», пробормотал бы под нос Феликс и сделал бы пометку в памяти – для будущего отчета, не для себя. Для него эта карта ничего не значила. (кто-то громко чихает за сценой)
БЕЗДЕЙСТВИЕ ВОСЬМОЕ
На сцену выбегает разъяренный свирепый конферансье, в руках у него кнут. свирепый конферансье вращает глазами и бьёт по сцене кнутом. свирепый конферансье (орёт дурным голосом): да кто она такая, эта Настя Рубинова?! Подумаешь, постельная разведка! Таких шлюх в спецотделе пруд пруди. Легла, понимаешь, ноги раздвинула и - получила от объекта нужную информацию вкупе с оргазмом. Не велика премудрость, зато удовольствия сколько! Короче, тварь она и в Африке тварь. А интересы государственной безопасности превыше всего. На сцене появляется грустный актер и, пока конферансье отвернулся, забирает у него их рук кнут. Грустный актер: что ты такое говоришь? свирепый конферансье (орёт дурным голосом, но виновато): это не я! Это Борис Седов. Таганка. Крест в законе Сопроводителю предстояло найти его в аэропорту. Всё должно было выглядеть так, будто они встретились случайно и теперь неожиданно для себя будут проводить полёт в приятной беседе. Ах, да. По странному стечению обстоятельств, жить они будут в одной гостинице, это Феликсу знать положено, но он делает вид, будто не знает. Сопроводитель должен разыграть сцену "да разве это ты, мой дорогой однокурсник?", на которую Феликсу положено радостно ответить "Колька! Сколько лет сколько зим, какими судьбами?!". Какое счастье, думает Феликс, что, несмотря на чёткий сценарий операции, у него есть возможность сказать импровизированный текст. -Николай! Неожиданно. Приятно видеть, - говорит он, сдержанно отвечая на пылкое приветствие "однокурсника". Будь там настоящий однокурсник, Феликс вряд ли испытал бы больше радости. Все эти люди остались в прошлой жизни и смешались в причудливую чехарду весёлых карнавальных масок. Карминно-золотые, с блестящей тесьмой вокруг глаз и обманчиво-крепкими лицами из папье-маше, они улыбаются Феликсу нарисованными губами, машут руками, затянутыми в бархатные перчатки и смотрят на него пустыми глазницами из того времени, где казалось, что счастье и жизнь есть, а если и нет, то обязательно будет. Обещания, данные на карнавале, не обязательны к исполнению. Маски убраны в коробку, обрамляющие их перья уже стали копить на себе пыль. Как слишком чудны, слишком неуместны маски в простой реальной жизни, когда до нового карнавала ещё много времени, так скомканы, болезненны и бессмысленны эти маленькие напоминания о годах учёбы и о том, кем он не стал. Хотя будь там настоящий однокурсник, Феликс мог ему, например, посочувствовать - угораздило же связаться с комитетом. Или даже позавидовать - вот приличный человек, попал на непыльную должность. Нет, всё-таки посочувствовать. Наверняка, начальство за что-то осерчало, раз приходится всяких проституток в Москву сопровождать. Тяжёлая плата за командировку в сердце нашей родины - сидеть в засаде и проверять, исправно ли работает подопечный. Бланки отчетов о ежечасном наблюдении, бабина пленки для фиксации прослушки, плёнку для фильма получить и расписаться на месте. Хорошая еда вместо спокойного сна, полное одиночество в звукоизолированном номере рядом с наблюдаемым, и никто не беспокоит. Незавидная доля, Феликс роняет слёзы сочувствия.
*** "Николенька" сидел со скучающим видом и читал газету. Кажется, действительно читал, а не отводил глаза случайному наблюдателю, которого здесь быть и не могло. Если бы не общее предубеждение против всех комитетчиков, если бы не неприязнь к "Николеньке" лично, Феликс бы даже мог сказать, что мужчина выглядел красиво. Закатанная по локоть рубашка открывала по-мужски красивые сильные руки, простые незатейливые часы, обвившие левое запястье щеголевато блестели, поймав косой луч из окна. -Снова ничего нового? - поинтересовался тот, откладывая "Правду". -Отчего же? Кое-что сделано. Работа в этот раз непростая, придётся потрудиться и подождать, пока что-то получится. -А что сложного-то? Работа вроде нехитрая, особенно с твоим стажем. Кажется, он спрашивал искренне. Действительно, чего сложного-то? -Раз работа нехитрая, что ж её все подряд не делают? Один бы справился. -Все не делают, потому что у них есть честь и стыд, - ответил оперативник назидательно и вполне искренне. Как будто бы не было другого варианта. Феликс хотел было ядовито поинтересоваться, отчего же людям с честью и стыдом не претит использовать тех, кто без второго и первого, но вовремя вспомнил, что этот парадокс ему прояснили ещё на заре его "карьеры". Оказывается, это не они, чекисты, злые и склоняют его к подобной деятельности, а это он сам отравил и испортил свою жизнь врожденными дурными наклонностями, усугубленными благоприобретенным этим наклонностями потаканием. И место себе в обществе честных советских граждан он бы не нашёл, да вот незадача: выхода из этого общества нет, а расстрел за то, что ты от природы бракованный, не полагается. Но чекисты, которые на самом деле добрые, расскажут, как с этим быть. Они добрые от того, что дадут тебе возможность свои наклонности направить на благо государству, поставить на службу первейшей задаче - государственной безопасности, и тем самым свой, выражаясь архаичным языком, грех перед советским обществом искупить. В общем, утешьтесь недостойные, тяжёлым трудом вы снищете прощение себе и отпущение заслужите БЕЗДЕЙСТВИЕ ДЕВЯТОЕ В глубине сцены сидит свирепый конферансье в кимоно и грает на кото. Ближе к зрителям стоит грустный актер, тоже в кимоно, но в жеском. Рядом с ним бутафорское дерево сакуры. Он долго пристраивает на его ветвях зеркало, а затем начинает с ним задушевно разговаривать. Грустный актер: Я очень долго вырабатывала улыбку, называя ее для себя «улыбкой Но» за ее сходство с застывшими чертами масок Но, которую можно интерпретировать как кому заблагорассудится. Можете себе представить, как часто я использовала ее преимущества. Я решила воспользоваться ею и сейчас, и это сработало. Раздается звук, сообщающий, что у кото порвалась одна струна. Грустный актёр: Артур Голден. Мемуары гейши, глава 1
- В понедельник жди звонка. - А в другой день нельзя? – спрашивает Феликс и сразу же понимает, что это большая ошибка. Нельзя было спрашивать именно так, нельзя. - Нельзя. Дела не ждут, - тянет следователь с видом неоспоримого превосходства. Конечно, у кого дела, вон, целый шкаф дел и новых надо, у кого – так, пыль. Лежи под ногами, не вякай. - Я не могу. Следователь смотрит сначала удивлённо, потом аж подпрыгивает на своём стуле и краснеет. Он всегда краснеет в гневе, это Феликс уже успел запомнить. - А что же, позвольте узнать, отвлекает вас? Какую такую важную причину ты успел придумать, а, дрянь ты такая? Феликс молчит, подбирая ответ. Почему-то всем кажется понятным и неоспоримым, что они имеют право называть его, как заблагорассудится. Будто бы он лично их оскорбил, и род их и родственный род, и так до седьмого колена семиюродной бабки. Или будто бы он с рождения был «неприкасаемым», так что должен от радости трепетать, что с ним вообще кто-то говорит, и переживать, не оскорбляет ли себя тем самым говорящий господин. Где такое было? Кажется, в Индии. Феликс ощутил непреодолимое желание станцевать и спеть о своей горестной судьбе. - Я договорился, меня будут ждать. - Поклонники твои, что ли? На работе мало? – следователь успокоился и теперь смотрел на него с улыбкой сытой гиены: есть не будет, но пооблизываться может. Наверняка придумал правдоподобную отповедь, почему задание, которое начальство не назначило на конкретный день, нужно проводить именно в понедельник. - Ну? – прорычал следователь и снова стал краснеть. - Я дежурю в городской больнице, - в конце концов сдался Феликс. – Сложно было договориться, но меня взяли. В хирургическое отделение. Следователь только недобро хмыкнул. - Понимаете, там очень строго. Если я раз не приду, могу вообще больнее не приходить. Где-то в соседнем кабинете пикало радио, оповещало, что вот-вот начнётся новый час. Феликс даже считать стал, чтобы только отвлечься. Докладов, как он проводит свободное время, у него не спрашивали, может быть, и так знали. Странно было, если про дежурства не знали. Очень странно. Он скорее бы поверил, что только и ждали удачного случая, чтобы помешать его планам. Не таинственные начальники, нет, им наверняка было всё равно. Кураторы и следователи, которые следили за всеми заданиями. Им с этого ничего не было, просто – так веселее. Наверняка они в детстве бабочками крылья отрывали, потому что так веселее. Что они делали с котятами, Феликс даже думать не хотел. - Понимаю, строго. У нас тут тоже очень строго, - следователь скрестил руки на груди и посмотрел на Феликса с плохо скрываемым торжеством, - если ты вдруг не понял. Хотя, как я знаю, тебе уже объясняли, что срывать задания не хорошо. Так ведь? Феликс сглотнул и судорожно кивнул. Объясняли, да. Повторение такого учения не тянуло не то, что на мать, на мачеху не тянуло. - Так что в понедельник будешь дома и будешь готов в любой момент, хоть в четыре утра, хоть в десять вечера выходить. Машина приедет. Ишь ты, машина приедет. Может, и впрямь это тщательно спланированная операция. По поимке шпиона. Нет, сразу трёх. Разоблачение подпольное сети диверсантов, роющих могилу Родине-матери. И без Феликса тут никак не обойтись, он же понимает. То-то его так вежливо пригласили, рассчитывают на его опыт и умения, никто кроме него, родина не забудет и прочее, и прочее. Жалко и обидно, что в больницу его больше не возьмут. И так со скрипом взяли, как-то косо посмотрев, когда он сказал, что писал работу у профессора Кречетова. Как будто это он профессора убил и закопал, а теперь пришёл такой наглый проситься на место, прикрываясь его именем. Хотя от истины это недалеко. Это он виновен в том, что стало с Фёдором Игнатьевичем. Он не знал, что так получится, не мог предвидеть, но это не освобождало от ответственности. Это урок элементарной юридической грамотности он усвоил хорошо, потому что теперь профессионально был причиной тех самых нарушений, которые могли повлечь последствия вне зависимости от того, умышлено действовал «преступник» или поддавшись минутному вдохновению. - Вас понял, - бросил Феликс и поспешил выйти из кабинет, чтобы видеть противной ухмылки, которую, кажется, тоже всем раздавали при поступлении на работу, в довесок к основному словарному запасу и выражению лица. Ухмылка догнала его и неприятно впилась куда-то пониже лопаток
БЕЗДЕЙСТВИЕ НЕУЧТЕННОЕ
на краю сцены сидит грустный актёр и перебирает гитарный струны. Свирепый конферансье сидит рядом и внимательно слушает. Грустный актёр (сначала невнятно, потому громче): ...Течёт по каналу слеза в Адриатику Волны несутся на берег строка за строкой. Одним - биеннале, другим – Сан-Микеле, Не стая синиц – журавли пролетели Над камнем, где неисцелимый нашёл свой покой. Свирепый конферансье (качая головой): и ведь снова не сам придумал. Грустный актёр: не сам. Ундервуд. "Смерть в Венеции". Встают и медленно уходят со сцены. Сверипый конфернсье (задумчиво напевает под нос): Время мечет икру по дну мирозданья, Отравленный город теряет сознанье И камнем уходит под воду в янтарную мглу… Грустный актёр (подпевает): там, тамм, тааамм, тааам. уходят. вдалеке раздаются клавишные аккорды.
Блядский дождь зарядил вовсю, как бы ненавязчиво намекая, что культурная столица зря отхапала себе ещё и звание самого дождливого города. Самого су-и-ци-даль-ного. «Даль потихоньку светлела». Кто ж поедет в такую даль – например, из Сибири – чтобы самоубиться, сбросившись с моста? Да никто, тем более, все читали Достоевского, каналы мелкие и грязные, если и умрёшь, то от заражения крови, поцарапавшись о какой-нибудь мусор. Унылое место, унылые люди. Феликс точно знал, где нужно умирать. В Венеции, не размениваясь на всякие советские заменители с дополнительными определениями. Только не в августе. В августе солнце льётся с неба душем расплавленного золота, горячий воздух становится таким же плотным как вода, а спасительной тени, в которой можно было бы укрыться, становится на несколько сантиметров меньше, - сиеста, все ставни плотно прилегают к стене, скрывая хозяев дома от жары. Сидеть негде, потому что самые проворные хозяева убирают стулья с террас, а ленивые ставят на столы табличку «со своей едой или вообще без еды - нельзя». Почему-то в мыслях Феликса эти таблички выглядят как выдержки из документов или как вывески в советских столовых, только написаны через ять образца 19 года «с Ьдой нЬльзя». Понятно без подсказок: в Венеции Феликс никогда не был. Но всё же догадывался, что в августе там умирать не комильфо: труп начнёт быстро разлагаться и расточать сладковатые ароматы, крысы, одурманенные скорее жарой, а не голодом, бросятся на запах раньше, чем окончательно начнутся сумерки, - пока все кошки будут ещё спать, пережидая жару. Нет, в феврале в Венеции будет более всего премерзко, вот тогда туда и следует ехать умирать. Тогда никакие старые соборы, ледецово-блестящие гондолы и старые указатели с неправильно нарисованными стрелками не собьют его с верного пути, а будут только подталкивать. ... Или всё-таки начало осени. Тёплые сумерки спустились на город и заскользили по воде первыми отсветами витрин и окон. Венеция засыпает для любопытных туристов, у которых на два дня осталось 10 евро, и просыпается для дядек с большими кошельками и длинноногими девицами. Гондольеры звереют и завышают ставки – в три, в четыре раза больше, они не стесняются просить у почтенных сеньоров, а те рады отдать им и больше, чтобы прокатиться между узкими венецианскими коридорами, залитыми водой по самые пороги, а то и по окна – как в старой коммуналке, где никому нет дела до забившегося унитаза. Кафе зажигают огни, люди на улицах становятся наряднее, кошки следят за каждой удлинившейся тенью, проверяя, есть ли у неё тонкий хвост. Крысы ныряют в каналы точно по расписанию, когда мимо не плывёт гондольер, который заработает сегодня за несколько часов свой полумесячный доход, - синьорин нельзя пугать бытовой экзотикой. Ночь перекрасила город в охру и затемнённую терракоту, растянув над городом непонятную дорогую ткань цвета нефти, которую тут никогда не видели. У вокзала люди устраиваются ночевать - прямо на ступеньках и возле дверей. Завтра они первыми войдут требовать билет. Венеция не затихает, в ней не было шума и так, - потому что в Венеции, на Венеции, нет машин. Последний автобус ушёл, отрезав зазевавшихся гуляк от материка, значит, всю ночь на гудящих ногах можно ходить по этому старому странному городу – главное, смотреть под ноги, потому что некоторые переулки заканчиваются тёмной водой канала. До луны нет дела, хотя, верно, она скользит где-то над куполом будто вырезанного из слоновой кости, редкой здесь, собора и в очередной раз смотрит ставший привычным сериал про людей. Одиноко, но гордо висящий на облупившейся стене новенький металлический аппарат глумливо подмигивает незнакомцу, бредущему по улице, как бы говоря: «я знаю, дружище, что ты один; ты совсем один; и единственный, кто говорит с тобой – я, но я не нужен тебе, потому что ты один; И никто, никто не возьмёт тебя с собой и не позовёт прокатиться на гондоле по ночному каналу, в который сегодня по договорённости не ныряют крысы». «Affanculo!» - говоришь ему ты и тут же добавляешь, - «Stronzo, Porco schifo, старый Pezzo di merda». «Это ты старый. А я молодой и красивый» - отвечает аппарат автоматической продажи презервативов. Спорить становится противно
...Где-то на грани этого бреда перед ним выплывает чьё-то знакомое лицо. Феликс никак не может решить, где он его видел и в каких обстоятельствах, надо радоваться или тосковать, что увидел теперь. - Ты напился зачем? - спрашивает лицо, и Феликсу смутно не нравится, что к нему обращаются в таком тоне. - Как со стыршми гывыришь! - наугад бросает он. - Как с тобой ещё говорить-то? Кто сегодня должен был семинар вести? Я твои энцефалограммы пояснять не буду. Сяду на стол и расскажу почтенной аудитории, что ты вчера был мертвецки пьян и орал песни, как тебе показалось, гондольеров. - Это антин-нучно - сидеть н-столе, - Феликс трясёт головой и начинает различать не только лицо Игоря, но и собственную кухню, и туслый свет на мутно-зелёном стекле бутылки. - И вообще завтра, а не сегодня. Вот я посплю, проснусь и начнётся завтра. Игорь скептически хмыкает. - И не надо смеяться.Завтра ты увидишь, какой блестящий разум таится в моём хилом теле. Он встаёт, грузно опираясь на стол и начинает искать ближайшую стену, способную привести его к кровати. Где-то сбоку слышится тяжёлый вздох, и что-то горячее ныряет ему под руку и тянет куда-то вбок. Феликс решает, что горячему можно доверять и расслабляется. - Только не вздумай раздевать моё хилое тело! Это тайна тайн, покрытая мраком халата. И доступная только посвящённым.. - завывает носитель блестящего разума. - И этот туда же, - горестно стонет Игорь, как кажется Феликсу, вполне искренне. - Учти, оставлю твоё хилое тело не только в халате, но и в коридоре. - А оставьте! - завывает Феликс и чувствует, как мир вокруг плавно качается. - Ах, оставьте меня на софе, изверг, пожалейте мои седины. Мне завтра ещё интеллектуально трудиться, перед этим в коридиоре спать нельзя.
свет над сценой потухает. загорается свет в зале. Антракт.
БЕЗДЕЙСТВИЕ ДЕСЯТОЕ На краю сцены сидит грустный актёр в халате и читает толстую книгу Грустный актер: Senectus insanabilis morbus est. Старость - неизлечимая болезнь. Захлопывает книгу так, что над ней поднимается облачко пыли. Встаёт и уходит, оставляя книгу на краю сцены
Это отвратительное ощущение. Это даже не старость – это хуже. Усталость души… какого чёрта! Это отвратительная, моветонная, прямо скажем, блядская усталость тела. Невозможность его контролировать. Непослушные пальцы, не до конца сгибающиеяся ноги, поясница, которая способна внезапно заныть. Я уже сам как эта поясница, с той только разницей, что я свою поясницу слушаю, а мне поныть некому. Я мерзок и отвратителен себе. И от этого, вестимо, ещё хуже. Шмякнуться на стул… Да, пожалуй!.. Со всем возможным остервенением. Я хочу разломать этот стул своей кормой, раз уж нос моего корабля совсем не годится для тарана!.. Эгей… Какое отвратительное, просто ужасающее чувство. Чувство глубоко засевшей занозы. Чувство, будто ты не хрустальный, нет, - чувство, будто тебя однажды ранили… стреляли снизу вверх, пуля прошла чуть выше паха, чудом изорвала не весь кишечник, задела печень, пробила лёгкое и вышла то ли за правой ключицей, едва не оттяпав ещё и ухо, то ли над правой лопаткой, - шрам над правой лопаткой, некрасивую расплывшуюся звёздочку саднит всегда, когда идёт дождь. Шрам – полбеды. Какой-то добрый – точно ещё и пьяный, трезвый бы за такое не взялся – доктор по ошибке сшил твои трепещущие кишки, печень, стонавшую, что она устала от этанола, даже дырявое лёгкое, будь оно не ладно, хотящее быть скорее волынкой, чем твоим лёгким, и даже эту блядскую кожу над ключицей, которую и рядом с которой столько раз целовали те, к кому ты не имел никаких отношений, кроме рабочих. Этот служитель человечеству в белом халате был фанатиком своего дела – Гиппократ ему, что ли снился, в обнажённом есть, как есть, из могилы, наполовину истлевший (фантазии, он истлел уже весь!) и грозил проверить здравие пэр-рэктум своим гнилым пальцем, если тот не исполнит клятву, - этот фанатик силой скальпеля, медикаментов и мысли (очевидно, мысли и воли, иначе никак, разве что он был мощный оператор, самородок хренов) вернул тебя с того света, зарубцевав всё, что можно, сшив и залечив. И теперь ты, счастливый, по его мнению, живой (вот радость-то!) и бодрый каждый раз, крякая, садишься на стул со всего размаху и вдруг вспоминаешь весь путь пули от входа до выхода (и ещё зачем-то пару потных мужиков, которые тебя особенно бесили), ощущаешь так чётко, будто они лежат у тебя на ладони, рубцы, все трубки и пластины, и прочий инновационный, по тем временам не виданный – сразу понятно, эта операция приснилась, так не бывает на самом деле –материал… И ужасная, где-то тянущая, где-то простреливающая боль проходит через твоё тело, фантомом пули, с фантомным запахом пороха. И там, где выход – чуть ниже бьющейся жилки, чуть выше правой ключицы (или лопатки) на выходе саднит и стягивает неправильной формы запёкшуюся псевдозвёздочку. Всё-то у тебя неправильно, мать твою растак, всё-то у тебя через задний ход. А странно, что в этом глюке пуля изначально входила где-то под кишками. Странно, что не под теми. Карма, ты что, издеваешься?.. Кажется, что единственный способ успокоить ноющую по всему телу боль, - лечь и растянуться на кровати. Как в гробу, думает Феликс. И говорит себе: Феликс, приятель, похоже, единственное, что разгладит твоим морщины, - это смерть. Её холодная рука пройдётся по лицу, оставив гладкую кожу и едва заметную улыбку удивления и счастья.
БЕЗДЕЙСТВИЕ ОДИННАДЦАТОЕ свирепый конферансье вбегает на сцену и гневно бросает зрителям: Прекратите. (громче) Не смейте устраивать из этого балаган! (размахивает руками) Развеселились два молодых идиота, а я старый, (поникает) беспартийный… (опускает голову) и… догадываетесь. (машет рукой и собирается уходить) Перед самыми кулисами его встречает грустный актёр, сочувственно обнимает и гладит по голове. Они уходят за кулисы вдвоём Иногда Феликсу кажется, что он совсем старый дурак, иногда – что он зря зарывает свои таланты, тратя время в основном на пошив сапог. Личности, впрочем, у него бывают разные и весьма интересные, но за колодками, метрами, запахом кожи и новостями из совершенно далёкого мира он иногда перестаёт замечать некоторые вещи, отмахивается от них, не желает вспоминать. С утра перед ним маячил какой-то расклад карт Таро, но он даже не подумал присмотреться. Нужно ли прислушиваться к информации, если она тебе не пригодится?.. Пожалуй, нет. Раньше – в далёкой, но не самой счастливой юности он так и делал. Если бы он прилагал больше усилий, тренировал память и придумал, как извлечь из этого пользу, он бы прислушивался чаще. Разморенные вкусной едой и хорошим алкоголем, обнадёженные вниманием миловидных юношей, которые вели себя скромно, но незаметно намекали, что могут и не скромно, многие объекты теряли бдительность и могли разговориться о вопросах, которые на днях им удалось решить, производственных мелочах, неизвестных больше никому и под шумок выдать несколько пусть не самых значительных, но тайн. Если с ними доводилось оставаться наедине, они начинали рассказывать что-нибудь полезное, выдавая это за невинный анекдот, который мог разрядить обстановку. Если их было двое, рано или поздно они начинали говорить о вещах, якобы понятных только им, но не Феликсу. Часто – может быть слишком часто – он пропускал мимо ушей тайны, за которые потом можно было вытребовать себе что-то получше нынешней жизни. Но никакой уверенности, в том, что полученная будет лучше оставленной, не было. Феликсу доводилось замечать, как бесследно исчезали его самые любопытные «коллеги», которые то слишком много спрашивали у кураторов, то у своих «объектов». Впрочем – когда Феликс это вспоминал, он не мог сдержать смешка – когда его самого позвали сотрудничать люди в таких же серых костюмах, как у его кураторов, но с другим прищуром глаз, он, наверное, на чей-то взгляд тоже исчез бесследно и даже вызвал жалость. Смешно, право слово. Так вот, в этот ничем не отличающийся от других дней, Феликс бодро отмахнулся от маячивших карт и пообещал Игорю ждать его у окна, как и полагается ждать рыцаря в сияющем костюме. Было что-то забавное в том, что все новые сотрудники Игоря обязательно оказывались в Феликсовом жилище. Конечно, у этих «смотрин» была формальная причина – «инициацию», как её антинаучно окрестил Игорь, проходить обязаны были все. Но всё равно всегда Игорь появлялся на пороге словно бы с присказкой: «Ну смотри, кого я нашёл! Орлы! Вот, кто будет вместо нас с тобой летать, когда мы станем того». Благо, Игорю хватало такта не произносить этого вслух. Во-первых, новичков бы пугал, во-вторых, у Феликса было ощущение, что он-то уже и так того, бестактно не дожидаясь, когда на его место вырастет кто-нибудь новый. Феликс ещё давно заметил, как менялся Игорь, стоило ему найти себе нового подопечного. Вооруженным глазом было не видно, но Феликс улавливал, как Игорь втирался в доверие на всех уровнях, делами, словами, направленными потоками энергии убеждая новичка полностью довериться ему. «Учеников» - хотя Игорь их так не называл, но опекал как первая классная руководительница, так что сомнения не оставалось – он подбирал как раз под стать своей образовательной методе. У всех при себе был потенциал и раковина, в которую они прятались от чего-нибудь. Может быть, Игорь их по такой «раковине» и вычислял, даром что постоянно говорил, будто сенс он слабенький. Как всегда, увиливал и напрашивался на комплименты. В этот раз он привёл с собой тихого скромного мальчика, который смотрел на Феликса и весь окружающий мир с интересом, слишком хорошо загримированным под страх. Тихие скромные мальчики сидят дома, даже если вокруг них начинают ходить обаятельные майоры в костюмах. Не соглашаются идти с ними посмотреть на их странную контору, в которой могут выдать такой же костюм, когда подрастёшь, не соглашаются ехать в сомнительные старые районы к стареющим и лысеющим кандидатам медицинских наук, держащим в шкафах несколько скелетов на всякий случай. Хотя да, Игорь же не рассказывал, куда он их везёт. То есть , «Саша, новый эксперт. Руками не трогать, сахаром не кормить и все такое» , кажется, сам еще не понял, что первый тест он уже прошёл. Не смог удержаться и отправился следом за серым кроликом, чтобы посмотреть, есть ли у него какая-нибудь нора с чудесами. Что ж, добро пожаловать в наш дурдом. Возможно, тебе здесь понравится. Итак, в этих «смотринах», кроме священного трепета новичка перед сакральными тайнами, наверняка спрятанными за декорациями сапожной мастерской, несомненным приятным моментом было наблюдение за Игорем. Он настраивался на человека, как на музыкальный инструмент, бережно подтягивая колки, проверял чистоту звука. Феликс сам так делал не раз, когда ещё не знал, что бывают сенсы и операторы, но уже успешно пользовался своими талантами. Стоило поймать волну человека и удержать – как в старом радиоприемнике – и человек сам тянулся к тебе, не замечая, как открывается. Наблюдать за Игорем и Сашей было интересно вдвойне, потому что второй выставлял не крепкие, но многочисленные щиты, а первый это видел и прилагал всё больше усилий, чтобы через эти щиты просочиться. Всё было на руку Игорю: мальчик в незнакомой обстановке со страшным странным дядькой в халате, шутящим двусмысленные шутки и посягающим на какие-то такие Сашины тайны, которые он ещё сам в глаза не видал. Тут волей не волей начнешь тянуться к единственному знакомому человеку, то есть к Игорю. И у Рогозина всё было рассчитано: интонации, движения, слова, прикосновения. Но Феликс смотрит чуть дольше, и Игорь чуть дольше задерживает руки на плечах. Показалось или нет? Заиграется Игорь однажды в свою заботу об ученике настолько, что он действительно станет ему важен? Признается ли сам себе, что ему нужен кто-то, кто был бы готов его всегда поддерживать? Щит, например, над головой подержать в особо сложной ситуации. Давай, Игорёк, это твой шанс, смотри, какие щиты шикарные получаются у мальчишки. Если его ещё научить ими управлять – цены не будет. Хотя… это всё может быть бредом старого шута, который мается от скуки и одиночества, вокруг него-то молодые мальчики не бегают. Вот если бы с утра кто-то был внимательней, мог бы положить перед Игорем на стол козырь в виде какого-нибудь аркана. Мол, хватит нос воротить, карты говорят… Но карты не известно что говорили. Так что Феликс легкомысленно махнул рукой и на прощание томно промурлыкал первое, что пришло в голову: O wie schön ist Gabriele, O wie schön, аn Seel’ und Leib!
За что был послан в баню. Правильно, нечего всякие неизвестные стихи необразованным майорам декламировать.
БЕЗДЕЙСТВИЕ ДВЕНАДЦАТОЕ Грустный артист и свирепый конферансье выходят на темную сцену, уткнувшись носом в планшеты. свирепый конферансье : цитаты великих индейских вождей, ну ты подумай. (громко смеётся) наверное, прямо из их твиттера! Грустный артист (зачитывает вслух): Прежде чем любить, научись ходить по снегу, не оставляя следов... как вы это понимаете? Вопрос гуру, Вопрос закрыт 5 лет назад свирепый конферансье (изображая механический голос): отвечает Игорь, знаток. 5 лет назад. Ходить без следов это чтобы снег не был тронут и после вашей ходьбы по нему он остался таким же каким и был, а в любви также что бы человеку не причинить боли, если причинить боль он не будет таким же, каким вы его встретили! Грустный артист (улыбается грустной и извиняющейся улыбкой): найдено на просторах интернета. Синхронно закрывают планшеты, зал погружается в темноту, но затем свет вспыхивает, белый и слепящий глаза. На сцене никого нет Сегодня Феликсу снится Север, пожалуй, именно такой, где жизнь кажется неудобной, где есть полярная ночь, а людей почти нет. Или «самая настоящая» Сибирь, где из двенадцати месяцев пять приходятся на зиму, четыре на весну, и осень – как получится. Феликсу снится зима и благословенное белое молчание. На улице разговаривать холодно, а дома не с кем, поселение и так небольшое, а к тому времени, как выпадет снег, и вовсе печи растапливают в двух-трёх домах. Сегодня, в слишком морозный даже по здешним меркам, день соседи остались дома, чтоб тоже молчать или неспешно заняться давно запланированными делами. Окно всё покрыто искрящимися причудливыми узорами, а в редких прогалинах, ещё не тронутых изморозью, виден только снег, такой белый, что слышно, как он хрустит под ногами. Феликс не включает свет и включает чайник. Все дела давно переделаны, и он присаживается на кухне за овальный стол выпить чая с самим собой. Стол застелен старой клеенкой, разрисованной так, будто она выложена мелкой квадратной плиткой, сквозь которую пробивается сочная и полная солнечного света виноградная лоза. Феликс опускает ложечку в розетку из помутневшего стекла с вареньем из жимолости или чёрной смородины. Вчера закончилось варенье из крыжовника и сегодня пришла пора праздновать новую веху открытой кладовки, фанфары тихого скрипа уже прозвучали. Варенье в банках убывает медленно, но стабильно. И всё от того, что почти никто, кроме самого Феликса, его не ест. Разве что редкие гости, которых тут горячо и радушно привечают, если им случилось забрести в этот забытый всеми уголок. Ложка за ложкой Феликс поглощает варенье с почти незаметными косточками и думает свои мысли. Мысли текут ни медленно, ни быстро, как хорошее варенье из банки. Феликс не озвучивает ни одну, запрещая себе саму возможность этого. Здесь, на кухне с овальным столом, спрятанным под клеенкой с плиткой и виноградом, звучат только мысли гостей, которые чаще, чем в двери и окна ближайших домов, стучат в дверь Феликсова жилища, стоящего ближе к дороге. Они приходят разные – весёлые и задумчивые, открытые и непонятые даже собой. И они все как один начинают говорить свои мысли, стоит им только попробовать варенье – этого года, того года, из малины или крыжовника, из жимолости или смородины, - из того, чем земля была богата в свои недолгие тёплые дни. Феликс плохо помнит лето и начало осени, но нет сомнений, что в них было старинное священнодейство с эмалированными кастрюлями и мешком сахара, превращающее вёдра ягоды в банки амброзии к чаю, лучшее лекарство от тоски, вызывающее на откровенность вернее самой качественной сыворотки правды, над которой корпели годами самые титулованные царские алхимики. Иногда, когда зима всё тянется и тянется, и небо перестаёт менять свой цвет, Феликсу кажется, что никакого лета не было и не бывает вообще, а варенье – что варенье? Оно зарождается само собой в кладовке, сразу в банке. Гости заходят и снимают куртки на пуху, куртки из супер-новых, -легких и – тёплых материалов, снимают шубы и дублёнки. Трясут шапками и рукавицами у порога, оставляя брызги, топают ногами, разбрасывая комки снега, которые скоро превратятся в лужицы. Так Феликс понимает, что дома у него тепло и что снег, который лежит на улице, и лёд, который давно спокойно дремлет у него между желудком и сердцем, не проникают в его маленький и неожиданно уютный мирок, грозя испортить варенье. Феликс чувствует, как холодеют и сразу же теплеют руки, и начинает покалывать кончики пальцев. Если бы на то была его воля, он пожелал бы, чтобы как можно больше людей оказывались на зимней дороге и приходили к нему греться. Хотя нет, не стоит. Вдруг на всех не хватит варенья. На второй чашке чая отогреваются все – и начинают говорить. О том, куда идут, откуда ушли, о том, что видели и что ещё только хотят увидеть. Иногда о том, кто ждёт их дома, и никогда – о том, что никто не ждёт. Феликс никогда не произносил об этом в слух – никогда не позволил бы себе – но за это их молчание был благодарен даже больше, чем за все истории. А историй было предостаточно: про повторяющиеся из года в год дни, которые всегда так хотелось променять на ни на что не похожие мгновения, про длинные дороги, которые были тем бесконечнее, чем дальше по ним получалось пройти, про старые и новые города, про шумную семью или камерную идиллию. Феликс слушал обо всём с интересом и всегда находил где-то за пазухой самые верные и простые вопросы, которые не давали рассказу угаснуть, но если бы среди гостей затесался кто-то другой, с другими историями, что смог бы хозяин дома ответить на ноту об одиночестве? Что это не страшно? Что это проходит? Что если очень хочется, то Феликс всегда готов бескорыстно и платонически ждать? Что «бывает по-другому, и с тобой обязательно будет»? Ну уж нет. Феликс верит в то, что варенье рождается само и не верит в эти сказки. Гости молчат об одиночестве, и за это молчание Феликс подливает им ещё чая в чашку и варенья в розетку из помутневшего стекла. Из множества этих молчаний складывается другая история, до прозрачности простая, до оскомины известная: кому-то не у кого греться, кому-то некого греть. Может быть, поэтому и есть зима, посреди зимы – дорога, у дороги – дом, в доме – кладовка, где само собой рождается варенье, а возле кладовки – кухня, в кухне - сидящий за овальным столом хозяин дома, который забыл включить свет, но не забыл включить чайник. А пока в дверь никто не постучал, Феликс пьёт чай в тишине и одиночестве. И где-то на самом краю сознания, тонком, как паутинная мозговая оболочка, и неощутимо, как сама pia mater, он уже знает, что это тоже сон. Потому что слышит, как тикают часы, а часов на кухне с овальным столом возле таинственной кладовки никогда не было, они были не нужны. Так тикает китайский пластмассовый будильник, купленный однажды в лавке с барахлом не из экономии, а потому что его циферблат украшает картинка, достойная одного из Старших арканов колоды карт Таро, девятнадцатого, «Солнца». Хотя зачем скрывать: экономия тогда тоже удалась. Вместе с будильником Феликс взял тогда бутылку какого-то недорого, но сносного портвейна - как и положено приличному отдыхающему на юге. Свирепый конферансье проходит по сцене в костюме деда мороза и исчезает за противоположными кулисами
БЕЗДЕЙСТВИЕ ТРИНАДЦАТОЕ С какого-то момента в мысленной колоде Феликса появилось два Шута. Нередко они выпадали рядом, повисали перед глазами, нахально усмехаясь друг другу, похожи и непохожи одновременно, неточные отражения одного и того же образа в кривых зеркалах. Мысленная колода давно пришла на смену картонной, сохранив, однако же, стилистические особенности последней. Конечно, когда первые колоды Таро появились в первых же эзотерических магазинчиках в радостно ринувшейся навстречу новому средневековью стране, он начал собирать коллекцию. Стандартная колода Райдера-Уайта, множество вариаций на тему «египетских» колод, Таро Кроули, что особенно нравилось его молодому помощнику – не иначе как за обилие фаллических символов в рисунках. Но та, единственная, самая первая, нарисованная художником-самоучкой, была им сознательно уничтожена. Ритуально сожжена, если можно так выразиться. Слишком много личных ассоциаций впрессовано в эти картинки, в эти картонки, пожелтевшие от многократного использования. А сознание давно приучено работать с информационным полем, чем бы оно ни было, напрямую, образы Таро – лишь интерфейс для ленивого «юзера», так к чему цепляться за этот осколок безвозвратно ушедшего прошлого? Ассоциации опасны, это ключ к сознанию, персональный и уникальный. Телепатии нет, прямое чтение мыслей невозможно, но есть техники отождествления, позволяющие подстроиться под мешанину образов, проносящихся в сознании объекта сканирования во время неизбежного «внутреннего диалога». Ассоциации, самые глубокие и личные, дают ключи к расшифровке. Если боитесь экстрасенсов из спецслужб, плюньте на шапочки из фольги, есть совет посерьезнее – скрывайте свои ассоциации. Никому, никогда не рассказывайте, что запах сирени ассоциируется с вокзалом в маленьком провинциальном городке, с торопливыми поцелуями под этой самой сиренью и неизбежным расставанием. Что горечь кофе без сахара означает тайные признания, потому что именно кофе, дефицитный тогда еще «заморский» напиток вы распивали с кем-то на двоих, узнавая в беседе то, что должно было раствориться в молчании вечности. Это ключи к расшифровке мыслей, рычаги управления. Язык, на котором подсознание говорит с сознанием. Феликс достаточно хорошо знал возможности своих коллег, чтобы следовать этому совету. Образы из самодельной колоды теперь хранились в памяти, воспроизводясь при необходимости с ошеломляющей четкостью, без сбоев. Без сбоев до того самого момента, когда в колоде появился второй Шут. Второй был моложе, нахальнее, злее. Его черно-белую маску наискосок пересекала трещина, грозя вот-вот разделаться с его драгоценным инкогнито. Тело застыло в неестественной позе, сведенное то ли танцем, то ли судорогой. Канат, переброшенный над пропастью, едва ли не звенел от напряжения. Феликс прекрасно знал, кто такой этот Шут. Но не ожидал, что его молодой помощник с таким нахальством пролезет в его тщательно выстроенную внутреннюю систему символов. - Ты профессиональный нарушитель границ, ты в курсе? Игорь отрывается от бумаг, смотрит лукаво поверх очков. - Что я сделал на этот раз? - В том-то и беда, радость моя, ничего ты не сделал, оно само. Ты воплощенная стихия трансформирующего разрушения. Тебе и делать ничего не надо, только стоять рядом и улыбаться, глядя, как ураган сносит крыши у целого города. - Какой картой Таро это описывается? – спрашивает тот, нисколько не смутившись описанием. На текущей неделе это его любимый вопрос. Тренирует «опосредованное восприятие». Хотел научиться гадать, но Феликс его отговорил. Таро - специфичный метод, не каждому подойдет. Пусть лучше картинки рассматривает. Члены из колоды Кроули. Может, поймет про себя что-нибудь важное. - Тринадцатым из Старших Арканов, конечно, - говорит Феликс. – «Смерть». И не надо пугаться названия. - А кто пугается-то? Мне интересно. Смерть с тринадцатой карты ухмыляется в ответ, стоя за левым плечом молодого Шута. Достойная подружка для такого, как он. БЕЗДЕЙСТВИЕ ЧЕТЫРНАДЦАТОЕ На сцену выходят свирепый конферансье и грустный актёр с бутафорским черепом и детским совком для игры в песок свирепый конферансье : я буду за могильщика! (подкидывает череп) …Вот, например, еще череп. Этот череп пролежал в земле двадцать три года.
грустный актёр (печально вздыхая): значит, я снова Гамлет. (натягивая на лицо улыбку). Чей он? свирепый конферансье (под нос) сократим. (громко) Чтоб ему пусто было, чумовому сорванцу! Бутылку ренского вылил мне раз на голову, что вы скажете! Этот череп, сэр, это череп Йорика, королевского скомороха. грустный актёр (отбирает череп у конферансье и приносит с искренним трагизмом): Бедный Йорик! - Я знал его, Горацио. Это был человек бесконечного остроумия, неистощимый на выдумки. Он тысячу раз таскал меня на спине. А теперь это само отвращение и тошнотой подступает к горлу. Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз. - Где теперь твои каламбуры, твои смешные выходки, твои куплеты? Где заразительное веселье, охватывавшее всех за столом? Ничего в запасе, чтоб позубоскалить над собственной беззубостью? Полное расслабление? Ну-ка, ступай в будуар великосветской женщины и скажи ей, какою она сделается когда-нибудь, несмотря на румяна в дюйм толщиною. Попробуй рассмешить ее этим предсказанием. (отворачивается) какая старая пошлая драма! свирепый конферансье: это трагедия. У. Шекспир. Гамлет, принц датский.
…Изысканный паштет лежит на краю тарелки и выглядит так же одиноко и печально, как туша освежеванного животного. Аппетит у Феликса так и не появляется. - В Гамлете меня волнует тот момент, когда он вдруг понимает, что последний шут королевства мёртв... Почему последний? А вы видели шута при дворе? Вот именно, его нет. Так вот, в Гамлете меня волнует тот момент, когда он понимает, что больше нет других шутов, нет тех, кто скажет правду, - и в этот момент сам становится шутом. Он решает стать, он встаёт на шутовской путь, в один момент превращаясь из принца в того, кто играет его роль. "Гамлет, принц датский". Ведёт ли он себя как принц, ступив на родную землю? Нет, но он поименован, внесён в список действующих лиц под этим именем, поэтому он сыграет роль, поясничая и обличая Феликс с отвращением смотрит на человека, с которым ему предстоит провести следующие несколько дней. Несколько дней ему нужно будет заглядывать в рот, доставлять удовольствие, выполнять все пожелания. Несколько дней – зачем в этот раз его конторе такой длинный фильм с компроматом и такая толстая папка с фотографиями, непонятно, но выхода у Феликса нет всё равно. Тем более, слова «объекта» западают в душу и задевают там нужную струну.
БЕЗДЕЙСТВИЕ ПЯТНАДЦАТОЕ На сцену выходят грустный актер и свирепый конферансье, бережно неся перед собой телевизор и видеомагнитофон вместе с тумбочкой. свирепый конферансье достаёт из широкого кармана своих галифе кассету и вставляет её в видеомагнитофон. На экране зрители наблюдают сцену из фильма «Интердевочка», пока меняются декорации. В качестве декораций на голую стену вешают вывеску: «советская дип.миссия отдыхает после возвращения домой, отдыхает, пьёт коньяк и кормит конфетами всех, кто готов подарить немного любви патриотам. Звука у телевизора нет, и за героев на экране говорят грустный актёр и свирепый администратор: грустный актёр : Господи, как вы все мне надоели! свирепый администратор: Cara! O grazia, cara! Felicita!
Актер и конферансье уходят. Рабочие, менявшие декорации, уносят телевизор и видеомагнитофон
Его рука ложится на шею так, чтобы пальцы могли зарыться в недлинные волосы. Прикосновение гораздо более интимное, чем простое объятие, чем любое другое прикосновение к любой части тела выше пояса. Подушечки пальцев очерчивают неправильный полукруг, - и Феликс отмечает про себя, что короткие ногти не царапают кожу. Просто гладят. Если отключиться и не думать, кажется, что это делается, чтобы доставить ему удовольствие. Феликс немного поднимает подбородок, так, чтобы ласкающие пальцы имели большую траекторию. Феликс щурит глаза, решив про себя, что это удачный ход: каждый, кто решит усомниться в его искренности, увидит только смеженные негой веки, каждый, кто ищет ещё источника для возбуждения - подрагивающие ресницы и слегка приоткрытые губы. Каждый, кто решит скрасить одиночество Епифанцева, поймёт, что тот не нуждается в компании. При этом никто не увидит, что Феликс не может избавиться от мысли, что так гладят собаку. Или, скорее, кота. И от этого где-то в глубине души становится мерзко. Огромная, больше головы кота ладонь, лежащая на его загривке, разбивает всё то хрупкое ощущение превосходства и независимости, которым природа одарила кошачьих. Сердце кошки бьётся гораздо быстрее, когти кошки гораздо острее, тело кошки - это идеальное сплетение сильных мышц. Но мужчине хватит сил одной руки, чтобы сломать кошке шею, а кошке некуда податься прочь от опасного мужчины, если она выросла в четырёх стенах и боится уличного шума. Окажись кошка на улице города или в степи, - всё одно. Она мельче своих диких сородичей, она слабее тех, кто родился на улице. Она может быть трижды надменна, но рука на загривке всё равно указывает ей на её место. И если вам кажется, что кошка бог, то подумайте, что за несчастные существа эти боги в человеческой культуре. Они умерли, когда люди перестали в них верить. Феликс идеален и расслаблен. Горькая усмешка не коснётся его губ, он не отстранится ни на миллиметр. Епифанцев ему не противен, и, значит, можно смело играть, не боясь изойти на фальшь. Феликс позволяет улыбке слегка коснуться кончиков губ: он представляет, как через несколько часов эта рука будет лежать на основании его шеи, вдавливая в кровать так, что не возникнет мысли сопротивляться, и поясница сама прогнётся настолько, насколько это возможно.
БЕЗДЕЙСТВИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ Позже Феликс узнал, что стало с профессором. Он умер зимой, в ночь на 25 декабря, в самое католическое Рождество, в праздник, который его страна ни за что не стала бы праздновать, и дело тут не в разнице календарей или языка Книги книг. И в этом Феликс видел странный символизм. Этой стране не нужен был бог, вечно рождающийся, умирающий и воскресающий, эта страна делала богов и героев сама, сама решала, кого славить, а кого ославлять, и уже потом вносила нужные даты в календарь. Феликс решил списать всё на недосып, на переутомление. Он пил кофе и прикладывал холодные пальцы к вискам. Но из головы не шёл иссиня-белый снег, который издевательски медленно кружился и предательски демонстративно оставался лежать на холодных щеках, не вздрогнувших ресницах, висках, заблаговременно убелённых сединой. Мелкая снежная пыль останавливалась в тонких морщинах, припорашивала резко очерченные, скрывая их. «Губы… Здесь должны были двигаться губы, которые я целовал не знаю сколько раз», - повторял внутренний голос Феликса с датским акцентом. Рука скользила по неровной поверхности стола, жалея – вот же странные причуды фантазии и больного организма! – что это не кость, выбеленная землей. Хотя ещё нет, ещё нет, не так много прошло времени… И разве такая небольшая деталь, как констатированная патологоанатомом кончина, может быть препятствием для радости от такой долгожданной встречи? Разве зазорно в последний раз, на прощание, как это было принято когда-то, коснуться губами сухой тонкой кожи лба, отдавая напоследок частичку ненужного тепла? Разве… Феликс резко отдёргивает руку от стола, будто он не деревянный, а железный, и какой-то недобрый шутник раскалил его до бела. Здравствуй, прошлое. Теперь ты будешь гнаться за мной в виде черепа, клацающего зубами? «Схвачу!.. Догоню!..» . Давай, попробуй сказать это без языка. Феликс, не замечая этого, отшатнулся, будто кто-то схватил его за штанину или будто нога провалилась в уставшую землю, придавленную столом. Фёдор Игнатьевич как-то рассказывал, что в детстве с товарищами они забрели на старое заброшенной кладбище, с гранитными надгробьями, на которых были выбиты еры, яти и имена купцов второй гильдии или коллежских асессоров. Он подошёл ближе, чтобы разглядеть самое странное надгробие, больше походившее на миниатюрный памятник местному монарху – стихи на каждой грани постамента, два камня в отделке и небольшая скульптура сверху – как земля под ногой пришла в движение и нога по щиколотку провалилась в небольшую ямку. «Жуть как напугался, сердце в пятки ушло, - смеясь, говорил профессор, - но, конечно, больше от неожиданности. Вообрази, мой друг, вышел ты попугать ворон, а провалились под землю к какому-нибудь империалистическому истлевшему старику! Как тут сохранять спокойствие». Действительно, как, если страшного ничего не случилось, страшно от того, что ты не ждал этого. «А так-то ничего страшного, - добавлял он. – Было что потом рассказать. Шутка ли, одной ногой был в могиле!». Шутка ли? Действительно, слишком странно для шутки, хотя жуть как смешно. «Я потом это как-то вспомнил и решил, что долго проживу, очень долго. Как во сне, когда тебе снится, что тебя убили, - это к здоровью снится и долголетию». Так ли это, профессор? Похожа ли на сон жизнь, и если только похожа, подействуют ли здесь те же штуки, что и во сне? Так ли долго вы прожили, профессор, и кто виноват в этом? Чей неосторожный шаг растревожил старую, усталую землю и заставил её уйти из-под ног? Верили ли вы в судьбу, учёный, восхищённый медиками прошлого и будущего? Верили ли в то, что неудачи можно было вылечить, как воспаление? Поверили ли в то, что радость – что-то большее, чем химическая реакция, хотя эксперименты этого не показали? Обрадовались бы тому, что человек теряет не память, а лишь возможности извлечь отдельные воспоминания? Мельком увиденный предмет, какой-нибудь клочок папиросной бумаги, или самое ценное и дорогое, бережно хранимое в памяти, вроде невесомого поцелуя в висок, - всё в равной степени зависит от крепости нейронной связи. По воли случая распадётся та, а не другая, и вот уже ты помнишь оттенок злополучного клочка бумаги, а поцелуй стёрт из памяти небрежно и невзначай, - так же, как он уже давно стёрт c кожи тысячами чужих прикосновений... Печальный образ безмолвно канувшего в зиме профессора ещё некоторое время ходил за Феликсом бледной тенью. Он ждал внезапно нахлынувших воспоминаний или горьких снов с сюжетами, перекочевавшими в современную фантастику из баллад, которые так любили тургеневские девушки пушкинской эпохи. Ждал, что стоит напиться, как страшная сказка переступит порог, даже не спросив разрешения вопреки всем известному негласному этикету. Боялся, что, обнимая пустую бутылку портвейна, будет сидеть, прижавшись спиной ко входной двери, когда вдруг услышит, что кто-то вежливо постучит в дверь. За дверью будет ожидаемое: совсем как живой, только слишком бледный, совсем беда с гемоглобином, и этот тремор правой руки вам совсем не идёт, профессор. Зато на руках пальцев, как и положено по норме, десять. Хорошо, что не пришлось ничем жертвовать. Жаль, что больше не придётся. Но на деле всё вышло иначе, никаких бледных мертвецов за порогом, никаких запретов не пускать незваных гостей, никаких паров алкоголя. Однажды Феликсу снится аудитория - безликая, но родная, такими остались в его памяти все аудитории института. И странно ему сидеть на лекции снова, и хочется уйти, но что-то не даёт. Что-то держит, будто он вплавлен в деревянный стул. Кто-то читает лекцию, но слов разобрать невозможно, смысл уловить не получается, и, самое странное, Феликс никак не может поднять глаза на лектора. Будто голова чугунная и тяжёлая, будто смотреть на него нельзя. Но если не поднять головы – то и слов не разобрать. Досадно пропустить всё. И он усилием воли поворачивается на звук голоса, смотрит в глаза тому, кого боялся увидеть, и понимает, почему боялся. Живой, живой и настоящий, перед ним стоит Фёдор Игнатьевич, совсем не похожий на Гоголя, в своём костюме-тройке. Он снова говорит о том, что недавно удалось получить врачам совместно с биохимиками. Он говорит о том, что ген старения скоро победят, что все болезни скоро склонят головы перед человеком, как дикие звери перед старцами из легенд. И тут он замечает Феликса, подходит совсем близко, смотрит радостно, но с затаённой печалью в глазах и говорит: - Феликс, мальчик мой. Мне кажется, мы забыли выключить чайник. Вода в нём так и кипит, и кипит. Скоро выкипит вся, и мы не заварим чай. Досадно. Досадно – это не то слово. Больно, страшно и холодно – это тоже не те слова, но хотя бы немного отражают то, что Феликс чувствует. Мир вокруг меркнет и растворяется в зыбком мареве – как обычно на границе пробуждения. Стены шатаются, парты врастают в землю и снова становятся деревьями. Феликсу пора выбираться отсюда, иначе он тоже врастёт в эту землю. Врастёт, да так и останется бездумно шевелить ветвями на ветру. Нет, он пришёл сюда не для этого. И даже если земля разверзнется – он успеет сделать то, зачем пришёл. И чтобы не забыть – он неотрывно смотрит в серые глаза, подёрнутые тоской. В мутном тумане, в который теперь превратились и пол, и стены, и потолок, он бредет вперед с усилием. Он протягивает руки и на секунду чувствует под ладонями ткань костюма. Этого точно нет, он придумал – но он чувствует лёгкое дуновение на виске. «Мальчик мой», - шепчет дуновение и исчезает. Феликс с трудом разлепляет глаза и героически встречает новый день. Всё тело болит, и это единственное долгие годы напоминает ему, что он жив.
на сцену выходит грустный актёр и кидает на пол пустую чашку. Чашка со звоном бьётся. С сожалением смотрит на осколки, а потом машет рукой. Грустный актер: она всё равно была пустая
БЕЗДЕЙСТВИЕ ПРЕДПОСЛЕДНЕЕ Однажды – он не помнит точно, когда это случилось, но однажды – Феликс отчетливо понимает, что не важно в общем-то, в каком городе нужно жить, чтобы быть счастливым. Подойдёт любой город, где можно свернуть с большой людной улицы, на которой туристы старательно сбивают ноги о расплавленный солнцем асфальт или горячий камень, который старше их всех вместе взятых, и в узком переулке зайти в неприметное уютное кафе, с приглушённым светом и маленькими деревянными столиками, поздороваться, перекинуться парой фраз, а потом вместо кивка на очередной вопрос получить чашечку дымящегося ароматного кофе. Не потому, что ты тут частый гость, постоянный и любимый посетитель или иностранец, на которого хочется произвести впечатление, а потому, что хозяева кофейни твои друзья. Или - твоя семья. Как это называется? - настоящая. У вас с этими людьми или - с этим человеком. Ты любил его ещё до того, как он стал варить лучший во всём мире кофе - а варит кофе как бог он, пожалуй, с самого рождения. Кофейня небольшая и неизвестная, но в ней всегда есть посетители, и приходят они потому что знают: здесь есть божество. Случается, что люди становятся божествами раньше своей смерти. Так бывает, если они находят свое место и остаются там. Нет ничего особенного в этих руках, но они словно согревают чашки, нет ничего необычного в этих глазах, но их взгляд заставляет дольше клубиться ароматную дымку над напитком. Ловкое движение рук - и пенка искрится из чашки тысячей улыбок. Простое приветствие - и человек светлеет. Чашка нежно касается блюдца – и кажется, что выход можно найти из любых тупиков. Все смотрят на это с благодарностью и трепетом. Для них это необъяснимое волшебство. Для тебя - тоже. Но каждое утро ты целуешь эти ладони - и они уже тёплые, ты целуешь эти губы - а они уже улыбаются. Ты засыпаешь, держа в своих руках тайну тайн, а эта тайна всего лишь в том, чтобы вкусно приготовить кофе и улыбнуться. Всего лишь. Простым смертным это недоступно, и тебе тоже недоступно. Но вышло почему-то так, что тебя пускают ближе к этой тайне тайн, и ты греешься о эти теплые ладони, целуешь висок, с которого упала капля пота, боишься открыть глаза, когда целуешь - вдруг глаза будут открыты, а в глазах будет вечность?.. Вдруг вечность будет пушистой, как эти ресницы, и ты никогда не сможешь забыть про них, оставить их, остаться без них?.. Ты не знаешь, как варить кофе. Ты не знаешь, как улыбаться так, чтобы никто не увидел фальши. Но божество, спасающее гостей, утомленных дорогой, горячим кофе приходит к тебе вечером и садится рядом. Божество иногда садится рядом и смотрит на тебя, спрашивая: "что делать вот с этим дальше?.." или говоря "где-то надо взять сил на..". И за одно это ты, не задумываясь, находишь все выходы, открываешь все источники сил. ...Феликс ворочается на постели, причмокивает губами и долгими мучительными движениями - странно, что не ноют руки - вытягиваются из старой приспособы плоские плетеные ремни, слева и справа. Феликс беззвучно кряхтит, старые блоки стопорят крепкие ленты, но Феликс знает, что только так он сможет удержать, только так он сможет остаться. Сможет остаться в этом чудесном сне. Феликс долго моргает и пытается убедить себя, что слышал, как лопнули от натуги ремни. Он обязательно вернётся и поправит их, поправит всё. Он сплетёт заново, если потребуется, он помнит, где стоит аппарат, потому что... ...Всё бессмысленно, понимает Феликс, барахтаясь в вязком пододеяльнике и намотавшейся на ногу простыне. В квартире душно, и, кажется, что из-за неприятного пота, облепившего всё тело, на коже остаются куски сновидений, обрывки, пёрышки, разноцветные нити. Вместо того, чтобы болели руки - до того реалистичным был этот сон про тросы - приятно ноет висок и лоб. Феликс отстраненно думает, что, если бы он курил, хорошо было бы сейчас затянуться. Сосуды бы расширились, язык облепил неприятный кисловатый вкус, а горло бы запершило. Зато состояние общей паршивое имело хотя бы какое-то физиологическое объяснение. Феликс встаёт и подходит к старому разному гардеробу с запылённым неотмывающимся зеркалом и криво улыбается своему отражению: он стар и одинок, какие тут ещё могут быть физиологические причины?
ЭПИЛОГ на сцене стоит грустный актер, смывший грим и переодевшийся из костюма в обычную одежду Грустный актёр (цитирует с грустной улыбкой): Но твое сердце поступает, как нужно: оно бьется и любит. Михаил Кузьмин. Как странно.
Грустный актер уходит
Феликс неотрывно следит за тем, как скользит по широкому белому циферблату изящная стрелка, увлекая вторую. - Как быстро летит время, - замечает он. Лицо Георгия освещает улыбка ... (почти мальчишеская?) - Не боись, всё под контролем, я держу этот рычажок. - Я надеюсь, крепко?.. Феликс сам понимает, как глупо это звучит, - как кадр из фильма, который ещё лет сто не снимет ни одна отечественная студия. - Безо всяких сомнений.
И Феликсу впервые за долгое время не хочется умирать. Потому что кого-то это может по-настоящему коснуться и опечалить. Феликсу хочется жить, жить хочется отчаянно, одурело, сильнее, чем, как ему кажется сейчас, гораздо сильнее, чем ему хотелось жить, когда он впервые закричал в родильной палате. Глупо, как глупо для такого уставшего старика, для тела, которое не всегда слушается по утрам, для головы, которая может только отпускать двусмысленные шутки и отвлекаться на анализ энцефалограммы. Для сердца, которое сейчас бьётся быстрее, чем должно биться у человека, особенно его лет.
Некоторые примечания:Некоторые примечания: Итальянская ругань сверялась с доступными источниками в интернете. «Affanculo» (итал., бран.) – выражение крайней степени досады, вызванной разными причинами. Разговорный вариант написания фразы «пошел в жопу», записанный со слуха. Часто, правда, когда что-то падает, ломается в руках, не получается то, чего хочется, собеседник ведет себя как осел и проч, и проч, и проч. «Stronzo» (итал., бран.) – засранец «Porcoschifo» (итал., бран.) - дословно - "грязный противный". Употребляется как характеристика чего-то неодушевленного. «Pezzodimerda» (итал., бран.) - кусок дерьма
Значения Девятнадцатого аркана, «Солнце» : Прямое положение. Солнце символизирует солнечную, светлую полосу жизни, период счастья и удачи. При толковании ситуации Солнце может означать рождение, возникновение чего-то нового и очень позитивного, а также кульминацию некоего процесса. При характеристике человека этот Аркан трактуется как жизнелюбие, уверенность в собственном будущем, умение каждую ситуацию или проблему описывать четко и ясно и легко разрешать противоречия. Кроме этого, Солнце олицетворяет собой те силы человеческой души, которые заставляют его идти к свету, преодолевать и озарять темные стороны своей натуры. Значение Солнца еще больше усиливается, если рядом с ним в раскладе выпал Маг. В этом случае успех – уже вопрос не случайности, но закономерное явление. А вместе с Иерофантом Солнце говорит о том, что у человека светлые, чистые, высокие идеалы. Перевернутое положение. Солнце в перевернутом виде – это препятствия на пути к большому счастью, значительному успеху, высоким целям. Такой Аркан свидетельствует о том, что цели, счастье, успех достижимы и реальны, однако путь к ним отнюдь не безоблачен, и достанутся они не как нечто упавшее с неба по мановению волшебной палочки, а как результат усилий, преодоления трудностей и т.п. Понять же, о каких именно проблемах, сложностях, усилиях идет речь в каждом конкретном случае, можно из соседних с Солнцем Арканов. Так, вместе с Колесницей Солнце может означать проблемы, связанные с непоследовательностью и присущим человеку авантюризмом; со Жрицей – неприятности, имеющие отношение к чрезмерному любопытству к чужим тайнам либо к недопустимым попыткам внедрения в мир эзотерики, магии, волшбы и т.п. Любовь и отношения. Прямое положение. Для раскладов на отношения этот Аркан трактуется как безоблачное счастье, союз заботливых, сердечных людей, установление стабильных взаимоотношений. Солнце может означать и начало новой, перспективной и плодотворной любовной связи с человеком. А еще такой Аркан – это минимум или даже полное отсутствие проблем в отношениях. Помимо этого, Солнце, рядом с которым выпал Шут, символизирует необыкновенную искренность и восхищение партнером, Солнце с Двойкой Мечей – то обстоятельство, что счастье более чем заслужено человеком, а, к примеру, Солнце со Справедливостью – что человеку будет сделано предложение узаконить его отношения с партнером. Перевернутое положение Перевернутое Солнце для сферы личных отношений трактуется как временные проблемы, как период притирки. Солнце в перевернутом виде может указывать на то, что некое приятное событие откладывается. Если же такой Аркан выпадает в раскладе на любовь или свадьбу, то он говорит о том, что у человека возникли определенные сомнения, которые он желал бы развеять, прежде чем сделать решительный шаг. Характерны и некоторые комбинации перевернутого Солнца. Скажем, с Дьяволом такой Аркан – это страстность, плохие привычки, мешающие возможному счастью; с Луной – дурные предчувствия, беспочвенные, но, тем не менее, портящие жизнь. Карьера. Прямое положение. Солнце для карьеры – это успех, достижение карьерных вершин, перспективные начинания. Этот Аркан вполне определенно и ясно указывает на то, что человек в состоянии преодолеть значительные трудности и может с успехом нести немалую ответственность. Кроме того, если Солнце выпадает в раскладе вместе с Королем Кубков, значит, человек может рассчитывать на помощь и поддержку со стороны опытного мужчины, родившегося под одним из водных знаков Зодиака; а если рядом с Арканом оказалась Шестерка Мечей, то это означает совет действовать не торопясь, не болтая лишнего, спокойно и, возможно, даже не огладываясь на прошлое. Перевернутое положение. Перевернутое Солнце при гадании на профессию указывает на средний успех, который потенциально мог бы быть большим. Или же на то обстоятельство, что в уже предопределенный, казалось бы, успех вмешались некие препятствия, которые, конечно же, не испортят его в итоге, но отсрочат или заставят человека приложить для него больше усилий, чем он предполагал. Но в чем суть препятствий? Каковы должны быть усилия? Ответы на эти и прочие вопросы можно получить, изучив другие Арканы в раскладе, выпавшие вместе с перевернутым Солнцем. Например: Рыцарь Кубков в данном случае укажет на излишнюю эмоциональность, которую человек не может сдержать в процессе своей деятельности; Двойка Монет – на неоправданный оптимизм и нежелание учитывать возможные объективные затруднения. Совет карты Таро: Верьте в свой успех. Вы можете достичь очень многого. В чем? Это зависит от ваших жизненных целей и внутреннего мироощущения. Харизмы и удачливости вам достанет на любое начинание. Смотрите все толкования карт: Значения карт Таро. Источник: www.predskazanie.ru/znacheniya-kart-taro/solnce...
Ко́то или японская цитра — японский щипковый музыкальный инструмент. Кото наряду с флейтами хаяси и сякухати, барабаном цудзуми и лютней сямисэном относится к традиционным японским музыкальным инструментам. O wie schön ist Gabriele, O wie schön, аn Seel’ und Leib! –нем. ”О, как прекрасна Габриела, Прекрасна телом и душой! ИЗ ГОТТФРИДА АВГУСТА БЮРГЕРА
Ко́то или японская цитра — японский щипковый музыкальный инструмент. Кото наряду с флейтами хаяси и сякухати, барабаном цудзуми и лютней сямисэном относится к традиционным японским музыкальным инструментам. O wie schön ist Gabriele, O wie schön, аn Seel’ und Leib! –нем. ”О, как прекрасна Габриела, Прекрасна телом и душой! ИЗ ГОТТФРИДА АВГУСТА БЮРГЕРА
Название: Еще одна весна Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: fandom Oleg Rogozin 2015 Размер: миди, 4095 Пейринг/Персонажи: Игорь/Саша, снарри Категория: слэш Жанр: романс Рейтинг: PG-13 Примечание: ООС, АU, кроссовер с миром Гарри Поттера, а поэтому кроме ГРУшной магии присутствует и вполне себе настоящая. Краткое содержание: Заграница нам поможет! (с) Размещение: запрещено без разрешения автора Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Еще одна весна"
***Англия. 02.05.11***
— Мистер Поттер, позвольте от имени всего Магического Мира еще раз выразить вам глубочайшую признательность.
За вечер Гарри порядком устал от напыщенных речей, а потому слушал заместителя Министра — долговязого, шепелявого шотландца — вполуха, кивая и улыбаясь, как ему казалось, в нужных местах.
Торжество, устроенное в честь тринадцатой годовщины Победы, плавно перетекало в разгульную вечеринку. Большинство магов сняли верхние парадные мантии, щеголяя вычурными камзолами и элегантными вечерними платьями. Голоса и музыка звучали громче, эльфы сбивались с ног, разнося напитки, а Гарри забился в самый дальний угол в надежде отсидеться подальше от общей кутерьмы. Но, по всей видимости, зоркому глазу чиновника не составило труда вычислить его местоположение — заместитель Министра не только отыскал его, но и всячески старался втянуть в разговор.
— Где-то в двадцатых числах мы ожидаем посла Франции. Министр надеется, вы сможете присутствовать...
Гарри подавил тяжелый вздох, выдавив натянутую улыбку. Как же — «Министр надеется»!
— Давайте не будем загадывать так далеко, — ровно ответил он. — Не люблю планировать и давать обещания. Сами понимаете, в нашем мире может случиться что угодно и в любой момент.
Лицо мужчины помрачнело, а Гарри перекрестил пальцы. Чем Мордред не шутит? Возможно, этот маггловский жест поможет его словам воплотиться в реальность и произойдет что-нибудь эдакое, что и вправду позволит ему пропустить очередной нудный великосветский приём.
Позже Гарри не раз проклял себя за подобную халатность. Зная о своем магическом потенциале, он должен был дважды подумать, прежде чем загадывать это желание.
Но в тот момент ему лишь хотелось дать понять, что он не намерен бежать в Министерство по первому зову и выступать в роли дрессированной собачки на потеху публике. То время, когда высокопоставленные лица могли им манипулировать, давя на чувство долга перед страной, давным-давно прошло.
А еще Гарри хотелось отыскать Северуса и наконец отправиться домой, он устал и был слегка пьян.
— Да-да, вы правы, мистер Поттер. Мир переменчив, но желание Министра видеть вас на приеме в любом случае остается в силе.
Гарри кивнул и отвернулся, окидывая взглядом зал. Углядев неподалеку по-прежнему закутанного в черную мантию Снейпа, он извинился и направился к нему.
— Привет, — шепнул Гарри, остановившись рядом. — Как думаешь, если мы сейчас попробуем сбежать, за нами вышлют погоню?
Уголки губ Снейпа приподнялись в намеке на улыбку.
— Вполне возможно. Но я бы рискнул.
Будто связанные невидимой нитью, они одновременно развернулись к выходу из зала. Лавируя между гостями и эльфами позади Северуса, Гарри старался ни с кем не встречаться взглядом, чтобы не дать повода снова втянуть себя в разговор.
— Можешь расслабиться, — Снейп пропустил его вперед, придерживая дверь. — Топота ног не слышно, видимо, Министр посчитал, что мы на сегодня свободны.
Гарри улыбнулся, едва ощутимо прикоснувшись тыльной стороной ладони к холодным пальцам Снейпа.
— Я неплохо справился, правда?
Они вышли на улицу, и свежий майский воздух охладил его разгоряченную кожу. Всё-таки в помещении было довольно жарко, и пятый бокал эльфийского эля, бесспорно, был лишним.
— Да.
— Ну, раз уж ты признаешь это, то как насчет маленького вознаграждения для меня? М?
Снейп приподнял бровь, собираясь ответить. В этот момент Гарри заметил движение на периферии — от величественного древнего монумента отделилась темная фигура, но ему не хватало доли секунды, чтобы выхватить палочку и отразить летящее навстречу проклятие.
Он не успевал...
Северус рванул его за плечо и затолкнул себе за спину...
Нападавший мгновенно дезаппарировал. Впрочем, Гарри отметил это лишь краем сознания. С безграничным ужасом он смотрел на лежащего у его ног Северуса.
***Россия. 07.05.11***
Быстро смеркалось, сквозь молодые листочки на кронах деревьев едва-едва проглядывалось небо, усеянное первыми звездами. Дурманяще пахло акацией, жимолостью и примятой сочной травой.
Саша почесал щеку с зудящим укусом и оглядел поляну. Стоило их маленькому отряду остановиться и включить фонарики, как мелкие кровопийцы активизировались, без устали атакуя открытые участки тела.
Света наклонилась, упершись ладонями в колени, заглядывая поверх плеча Тима в раскатанную на земле карту. Алик светил фонариком, одновременно отгоняя особо упорных комаров, а Оля, запрокинув голову, смотрела вверх. Вспоминала, как правильно ориентироваться по звездам?
Саша и сам поднял голову, но ни одного знакомого созвездия так и не рассмотрел. Ни знакомых с детства двойных пиков Кассиопеи, ни большого и малого ковша Медведиц, ни ожерелья Пояса Ориона... Даже Полярная Звезда где-то затерялась.
— И как, по-вашему, где именно мы находимся? — недовольно проворчала Света, прихлопывая присосавшегося комара.
— Километрах в пятнадцати от базы. Знать бы только, в какую сторону двигаться, — поскреб затылок Тимофей и, словно ожидая, что Саша немедля расскажет ему о самом кратком маршруте, посмотрел на него.
Саша прикусил губу, поборов желание фыркнуть. В который раз роль решать, что делать дальше, единогласно отводилась ему. Не то чтобы Сашу не радовала уверенность ребят в его способности принять верное решение, но иногда он прямо-таки мог почувствовать давящий на плечи груз ответственности.
А с другой стороны, ему все-таки было лестно. Последним влившись в команду Тринадцатого отдела, он не пас задних и не был тем верблюдом, который замедлял ход каравана. Наоборот, с ним считались, его мнение уважали, к нему прислушивались.
Он нашел поистине близких по духу людей, полностью принявших его как своего, и не представлял, как жил бы без шпилек Светы, шуток Тимофея, доброты Оли и находчивости Алика. Ну и конечно, без Игоря.
Понимая, что время для сантиментов не очень удачное и пауза затянулась, Саша откашлялся.
— Кхм. Слушайте, сегодня дальше идти, по-моему, не стоит. Давайте разобьем лагерь, а утром разберемся с направлением?
Его предложение было встречено искренним одобрением. Все хорошо помнили, как позавчера бродили несколько часов вокруг одного и того же оврага, пока Тима не заметил брошенный им же чуть ранее фантик от конфеты.
Поэтому уже через полчаса посреди поляны весело потрескивал костер, распространяя вокруг приятное тепло. Хоть днем воздух и прогревался, к ночи температура по-прежнему опускалась почти до нуля.
Спасибо Игорю за малые радости — спали они в относительном комфорте.
— Жаль, гитары нет, — вздохнула Света, когда все уселись вокруг костра и принялись за еду.
— Можно на ложках сыграть, — хмыкнул Алик, — и котелках.
— Эх, если бы мы бродили по бамбуковым лесам... — Тим с сожалением огляделся вокруг. — Знаете, из бамбука делают много музыкальных инструментов. В Индии, например, бансури. С помощью него, кстати, по верованиям индийцев, можно призывать животных. Мы бы могли повлиять на какого-нибудь, ну хотя бы зайца, и он бы вывел нас к базе.
— Признайся, тебе просто надоела эта каша, — постучала ложкой по дну металлической тарелки с размазанной по ней вязкой субстанцией Ольга. — Убивать бедных пушистых зайчиков я тебе не позволю!
— Оль, ты права, — усмехаясь, согласился Тим, — еще один день на овсяной диете, и каша потечет у меня из ушей.
— Не преувеличивай! — улыбнулась Оля.
— Ага, тебе, кстати, полезно, а то отрастет пузо, как у всякого себя уважающего офисного планктона, что тогда делать будешь? — Света сделала вид, будто борется с кем-то в армрестлинге и побеждает.
Саша улыбнулся, но призадумался. Той же каши осталось дня на три. Сухой паёк заканчивался, вода тоже, хоть они с самого начала марш-броска экономили. Источников поблизости, увы, не наблюдалось.
Если Игорь не перестанет сбивать их с пути, придется туго. А сдаваться и использовать имеющуюся у них рацию ужасно не хотелось. Они же сами захотели проверить свои силы. Экстремалы... блин.
Оля со Светой ушли спать раньше, парни еще посидели, рассматривая малополезную карту, и тоже ушли в палатку.
Оставшись в одиночестве, Саша еще некоторое время смотрела на красные угольки, размышляя о том, какой невероятный вираж совершила его судьба. Постепенно мысли снова вернулись на привычную за пару дней колею.
Думая о том, как бы обойти «заслоны» Игоря, он и отправился спать.
Всю ночь ему снился сидящий на высоком-высоком заборе сероглазый и, что особенно обидно, нахально ухмыляющийся орел.
***Англия. 10.05.11***
— Как он? — Гермиона остановилась рядом со стулом, коснувшись его плеча.
Гарри дернулся, только теперь заметив её присутствие. С трудом отведя взгляд от пепельно-серого лица Северуса, он повернулся к подруге.
— Стабилен, — из-за продолжительного молчания голос прозвучал глухо, Гарри тихо откашлялся: — Они до сих пор не знают, как помочь.
— Разрушение магического ядра – не рядовой случай. Возможно, после сегодняшнего консилиума...
— Гермиона! Они только и занимаются тем, что советуются! — Гарри старался не повышать голос – орать на ни в чем не повинную подругу было последним делом, но эмоции бесконтрольно рвались наружу. — Они говорят: нам нужно больше времени. А что, если каждая минута... — горло перехватило болезненным спазмом, он замолчал, крепче сжав в своей ладони безвольную, прохладную ладонь Северуса. — Что, если времени у нас нет? Они ничего не делают, Гермиона, абсолютно ничего. Только предполагают.
Злость на целителей вылилась в рваный воздушный смерч, закруживший в вихре свитки над столом.
— Я... Я готов на что угодно, веришь? Если ты скажешь, что нужно провести темномагический ритуал, я спрошу тебя, когда и что для него нужно.
Гермиона обхватила себя руками и покачала головой.
— В библиотеке Блэков ничего нет. От Малфоев пока ни слова.
— Нарцисса должна Северусу.
Он отвернулся от Гермионы, снова прилипая взглядом к полукружью темных ресниц, к горбинке носа, к изгибу бледных губ.
Гарри не представлял, как сможет жить, если Северуса не станет.
***Россия. 12.05.11***
— Стоп, — Саша поднял вверх ладонь, и идущие вслед за ним ребята послушно остановились.
— Что там?
— Нет. Ничего такого, — поспешил успокоить Саша. — Мне кажется, и здесь мы уже проходили.
Дружный обреченный вздох за спиной подтвердил, насколько сильно всех достало бесконечное блуждание по кругу.
— Компаса у нас нет, — принялась загибать пальцы Света, — природа нам явно не помощник. Где мох, который растет с северной стороны? Куда подевались муравейники? Ветки... какие-то все прямые и растут ровно вверх! Любопытно, как насчет солнца? Оно хоть не поменяло свой маршрут? Покрайней мере в нашем восприятии.
— А кто сказал, что будет просто? — флегматично пожал плечами Тимофей.
— Послушайте, а ни у кого с собой нет обычных часов со стрелками? — вопрос Алика удивил не только Сашу.
— А зачем тебе? — перекрестив на груди руки, поинтересовалась Света. — Хочешь знать точное время?
— Да нет. Когда-то на ютубе мне попалось одно видео. Профессор, кажется физик, фамилию уже не припомню, объяснял, как можно использовать механические часы вместо компаса. Если, конечно, солнце, как ты выразилась, не сменило маршрут.
— И как? Расскажи, — попросил Саша. — Возможно, в будущем кому-нибудь пригодится, если уж в этот раз мы все без часов.
— Смотрите, — кивнув, принялся пояснять Алик, — Солнце встает на востоке, проходит через юг и садится на западе. Верно? При этом оно проходит по небу угол в сто восемьдесят градусов. Меньшая по размеру часовая стрелка за день, как мы знаем, делает ровно один оборот, то есть проходит триста шестьдесят градусов. То есть часовая стрелка движется вдвое быстрее, чем Солнце по небу. Если в любой точный час – в три, шесть, восемь часов – направить часовую стрелку на Солнце, то биссектриса между часовой и минутной стрелкой покажет точный юг.
— Точно! — хлопнул себя по бедру Тимофей, широко улыбаясь.
— И правда, — задумчиво протянула Света.
— Почему же так мало людей в современном мире пользуется механическими часами? Мир утонул в электронных гаджетах, — Оля потеребила растрепавшийся кончик косы. — Как только выберемся отсюда и вернемся в город, обязательно куплю себе обыкновенные часы. А лучше парочку.
— Спасибо, Алик, за полезную инфу, — поблагодарил Саша, — жаль, что сейчас мы не можем ею воспользоваться.
Алик смущенно развел ладони, мол, чем мог, тем помог.
— Ладно. Передохнули немного, давайте двигаться дальше, — поправив лямки заплечного рюкзака, предложил Саша. — Если учитывать, что мы пришли оттуда, предлагаю двигаться в эту сторону, — он махнул рукой, указывая вправо, в просвет между густо растущим орешником.
— Сегодня пришло письмо от Нарциссы, — с порога заговорила Гермиона и сразу же отрицательно покачала головой, отчего волосы над ее плечами всколыхнулись пушистой каштановой волной. — Нет, она ничем помочь не может. Ни в одном, даже самом древнем фолианте, которыми владеет семейство Малфоев, ничего подобного не упоминается. Мне очень жаль, Гарри.
Осторожно отпустив ладонь Северуса, Гарри сдвинул на лоб очки и устало потербудто засыпанные горячим песком глаза.
— Приходили из Аврората. Аврор, который ведет дело, сообщил, что напавший был из радикальной группировки «Бывших Пожирателей Не Бывает». Представляешь, Гермиона?!
Его переполняло болезненное негодование. Пожалуй, таким разозленным он не чувствовал себя с момента схватки с Риддлом.
Его Северус сделал для победы едва ли не больше всех остальных. Он каждый день рисковал собой, возвращаясь в стан врага, чтобы принести сведения. Он чудом выжил в день битвы. И теперь, в мирное время, мог умереть из-за какой-то группки агрессивно настроенной молодежи? Тех, кто наверняка в смутные времена отсиживался за границей!
Какое право они имели судить его Северуса?!
— Был? — переспросила Гермиона, отвлекая Гарри от кровожадных мыслей.
— Погиб при задержании. Банально вывалился с четвертого этажа, Мордред разорви его душу. Хотел сбежать, сволочь, когда у него отобрали палочку, но переоценил свои способности к левитации. Жаль, что меня там не было, я бы...
Закрыв ладонями лицо, Гарри с силой прижал пальцы к глазам.
— Тише-тише, — приобняв, Гермиона принялась гладить его по макушке, словно мать, успокаивающая свое дитя. — Мы что-нибудь обязательно придумаем.
Сдерживая рвущийся наружу всхлип, Гарри до крови прикусил губу.
Гермиона... его верная подруга. Только она поняла его и спокойно приняла их с Северусом отношения. Погодя другие тоже, конечно, смирились, видя, что его увлечение – не минутная прихоть и не юношеская похоть, но искренней была лишь она.
И она помогала ему сейчас, делая больше, чем он мог рассчитывать. Но даже если ей не удалось отыскать верное средство, то оставалось верить лишь в чудо.
Когда скрипнула дверь в палату, Гермиона отошла к окну. Вернув на место очки, Гарри благодарно улыбнулся ей и перевел взгляд на вошедшего целителя.
Тот остановился у кровати, накладывая диагностические заклинания и что-то записывая в парящий рядом свиток.
— Гарри, — позвала Гермиона, приглашая подойти к ней. — Я сегодня напишу Виктору, может быть, он или его родственники владеют книгами Фламеля, которых нет у нас.
— Спасибо. Спасибо, Гермиона. Ненавижу чувствовать себя беспомощным, сидя сложив руки. И не могу оставить его одного. Хочу верить, что он чувствует мое присутствие и ему не так одиноко.
Сочувственно коснувшись его плеча на прощание, Гермиона вышла из палаты.
Гарри снова вернулся к постели. Целитель уже закончил свои дела и, свернув свиток, подошел к нему.
— Мистер Поттер, я не хотел бы подавать вам ложную надежду... но, возможно, повторюсь, возможно, я знаю, кто может вам помочь. Но вы должны понять, ситуация очень деликатная. Вам придется действовать на свой страх и риск. Я вижу, вы согласны. Так слушайте. Мой троюродный брат — сквиб, работает в одном засекреченном маглловском центре. Несколько лет назад у них был похожий случай. Судить точнее, насколько совпадают диагнозы, я, конечно, не возьмусь...
— Где этот центр? — готовый действовать в ту же секунду, перебил Гарри, почему-то предчувствуя, что ответ ему может не понравиться.
— В России.
***Россия***
— Тот подлесок кажется мне очень знакомым. А вам нет?
Саша внутренне согласился с Тимофеем, но внешне это никак не проявилось. Он продолжал упрямо идти вперед и вести за собой ребят. Возможно, им только кажется, что они были в этой части леса, а стоит пройти еще немного, и морок спадет?
— Ребята, давайте еще раз попробуем раскинуть сеть? — предложила Оля. — Кто знает, может, Игорь Семенович спит. Должен же он когда-нибудь спать?
Саша с раздражением почувствовал, как у него запылали щеки, когда друзья, не сговариваясь, покосились в его сторону.
Они что, рассчитывали, что он начнет рассказывать о режиме дня Рогозина? К тому же Саша готов был поспорить, что концентрация Игоря не слабеет даже во сне.
— Попробовать можно, — согласился Алик, становясь между девушек и беря обеих за руки.
Саша взял за руку Свету, а Тимофей – Олю, замыкая круг.
Привычная пустота затопила сознание Саши, когда его разум соприкоснулся с ментальными нитями, сплетенными остальными. Сеть разрасталась и ширилась, но, как и в прошлые несколько раз, не показывала ни одного живого объекта поблизости. Хотя по расчетам они должны были уже быть неподалеку от базы ящеров.
Саша мысленно чертыхнулся. Сколько же энергии тратит Игорь, что они впятером не в состоянии пробиться сквозь «заслон»?
Его размышления прервал писк рации.
Отпустив руку Тима, он вытащил рацию из специального крепления на груди.
— Приём.
— Возвращайтесь, — голос Игоря звучал так, будто он стоял рядом. — Думаю, десяти минут вам хватит.
Рация замолчала, и Саша вернул ее на место.
— Ну что, попробуем еще разок?
Как оказалось, они действительно находились в десяти минутах ходьбы от базы. Последнее выбранное Сашей направление было верным. За что его сразу же похвалили, стоило миновать казавшийся знакомым подлесок, за которым уже виднелись очертания серых зданий.
Игорь встретил их у пропускного пункта.
— Хорошо погуляли?
— Игорь Семенович, там такие комары! — словно рыбак, демонстрирующий размер улова, развела ладони Света.
Нет, скорее, если бы могла, Света таким образом создала бы фаербол и метнула им в Игоря.
Саша прикусил губу, чтобы не рассмеяться.
— Игорь Семенович, а в следующий раз можно взять с собой часы? — невинно поинтересовалась Оля.
— Игорь Семенович, а?..
— Мы все обсудим, только позже. А сейчас марш переодеваться, возвращаемся в город.
Проводив взглядом ребят, поспешивших выполнить приказ, Саша остался стоять рядом с Игорем.
— Что-то случилось?
Игорю не нужно было распространять вокруг волны биополя, Саша и без этого давно научился чувствовать его настроение. По слегка напряженной линии губ, чуть резче обозначившихся морщинок над переносицей, даже по тому, как Игорь смотрел на него. Так люди смотрят на воздушного змея, которого собираются запускать в очень ветреную погоду. Они осознают, что игрушка из бумаги и дерева может улететь от них навсегда, но не могут отказаться от желания поиграть со стихией.
— Пока нет, — коротко ответил Игорь и вдруг мягко, обезоруживающе улыбнулся: — Я рад, что ты вернулся.
Саше не оставалось ничего иного, как покраснеть и отвести взгляд, пряча глупую, довольную улыбку.
***
Гарри стоял перед дверью нужной квартиры уже минут семь, не решаясь нажать на звонок. Благодаря помощи русского сквиба он узнал адрес нужного ему человека. Точнее, пациента того самого сверхзасекреченного медицинского центра, о котором ему рассказал целитель из Мунго.
Игорь Семенович Рогозин — единственный, по данным центра, человек, которого смогли вернуть к жизни после разрушения магического ядра. И хотя по структуре оно отличалось, как отличается геном разных рас, Гарри не терял надежду на то, что Игорь Рогозин сможет оказать помощь Северусу. Или хотя бы рассказать, каким способом может помочь Гарри.
Его нерешительность заключалась в том, что, как оказалось, Игорь Рогозин служил в Российской разведке. Что по понятным причинам вынуждало дважды подумать, прежде чем совершать следующий шаг.
Отправляя его в Россию с двусторонним порт-ключом, Гермиона твердила о неразглашении, будто он мог забыть. Но... жизнь Северуса для него была важнее всего, тем более — собственного благополучия.
Проверив, на месте ли медальон, заколдованный Гермионой специальными чарами, с помощью которых владелец мог понимать все «живые» и даже парочку «мертвых» языков, Гарри, по старой привычке потерев знаменитый шрам, нажал на звонок.
Хотя, наверное, разумнее все-таки было бы подождать до утра, а не будить человека в начале третьего ночи.
Гарри еще не успел додумать мысль, а дверь перед ним распахнулась.
— Ну, здравствуй. А я уж думал, ты не решишься. Проходи.
Мужчина отступил внутрь, приглашая войти.
Гарри крепче сжал кончик палочки, спрятанной в рукаве.
***
Переход между сном и бодрствованием произошел мгновенно. Только что Саша ходил по просторным сводчатым залам между облаченных в темные мантии людей, а следующий момент уже лежал на кровати в квартире Игоря и бездумно пялился на полоску лунного света, пробивающегося между неплотно закрытых жалюзи.
Подтянув одеяло, он перекатился на бок и потрогал остывшее место рядом. Еще мгновение Саша размышлял, зачем Игорь поднялся посреди ночи так надолго, когда почувствовал, что в квартире находится посторонний.
Первой мыслью было, что это Руслан. Но нет, хоть энергетика и была схожей – такой же мощной и пробирающей до мурашек по коже, – все же разница имелась.
Не зная, как поступить – выйти или остаться в спальне, – Саша встал у приоткрытой двери. Из кухни вместе с запахом свежесваренного кофе доносились приглушенные голоса.
Поспешно натянув джинсы и футболку, Саша крадучись прошел по коридору, подобравшись к открытой двери кухни на максимально безопасное расстояние.
— ...прошу отправиться со мной как можно быстрее. Если вы правда сможете ему помочь, я... я заплачу вам столько, сколько скажете.
Английский?
Саша навострил уши. Насколько он знал, Игорь неплохо говорил на немецком.
Кто бы это мог быть?
Любопытство подталкивало его подойти ближе, но быть пойманным на подглядывании совсем не хотелось. Хватало того, что он подслушивал.
Между тем Игорь ответил, но очень тихо, разобрать слов Саше не удалось. Гость за что-то извинился.
Собравшись с духом, Саша шагнул еще ближе к двери... и тут же об этом пожалел — одна из паркетин предательски скрипнула под ногой, выдавая его присутствие.
— Кто там? — требовательно спросил незнакомец.
— Саша, — спокойно позвал Игорь, и ему не оставалось ничего другого, как войти в залитую светом кухню. — Саша, это Гарри, наш, так сказать, коллега из далекой Британии. Гарри, это Саша... мой партнер.
Стараясь не выказывать удивления, Саша пожал протянутую руку и подошел к Игорю. С интересом рассматривая невысокого парня в забавных круглых очках, он с не меньшим интересом ждал пояснений Игоря. Этот Гарри — кем бы он ни был — являлся первым человеком, перед кем Игорь четко и недвусмысленно обозначил их отношения. Учитывая то, что стоило подойти к сидящему на барном стуле Игорю, как теплая рука тут же обвилась вокруг его талии, понять слова Игоря превратно мог бы только слепой.
***Англия***
Во все глаза рассматривая непривычную обстановку, Саша шел вслед за Игорем и новым знакомым по длинному коридору. Войдя в одну из дверей, Гарри буквально в два шага оказался возле кровати, на которой лежал в синеву бледный темноволосый мужчина приблизительно одного с Игорем возраста.
— Как Северус? — спросил Гарри у девушки, поднявшейся со стула при их появлении.
Отведя со лба лежащего мужчины прядь волос, Гарри коснулся его губами.
— Ничего не изменилось, показатели те же, — ответила та и повернулась к Игорю, протягивая руку: — Гермиона Грейнджер, а вы, должно быть, Игорь Рогозин.
Игорь кивнул.
— Александр Грачев, мой... ассистент.
— Очень приятно, — девушка подарила ему улыбку.
— Мне тоже, — ответил Саша, соображая, как же он будет ассистировать Игорю, если понятия не имеет, что нужно делать. — Можно просто Саша.
Десять минут назад на кухне в собственной квартире Игорь попросил отправиться с ним в Англию, и Саша, не задумываясь, согласился.
Впрочем, слово «отправиться» использовалось условно. Как только Сашу кратко ввели в курс дела и вручили, судя по виду, древний медальон – после чего Саша уже свободно понимал речь Гарри, будто тот разговаривал по-русски, – Гарри попросил их прикоснуться к старой серебристой табакерке. А затем вуаля - все трое очутились посреди зеленой поляны перед величественным многобашенным сооружением. Возле здания из его сна - с высокими потолками, огромными стрельчатыми окнами и каменными, отшлифованными временем стенами.
— Саш, — тихо позвал Игорь. — Помнишь, что делал Руслан, когда в таком же состоянии лежал я?
Саша моргнул, прогоняя причиняющие боль образы.
— Он не разрешил нам смотреть, потом только, когда вышел, попросил, чтобы никто к нему не прикасался.
— Я тоже смотреть не позволю. У тебя задача та же. Гарри и Гермиона помогут, — Игорь ободряюще коснулся его предплечья, и Саша почувствовал себя увереннее. — Поскольку мы делаем все втайне от местных врачевателей, в этом я полностью полагаюсь на вас.
Пальцы Игоря скользнули по его ладони, и Саша на миг задержал их.
— Я всё сделаю.
Игорь улыбнулся одними глазами и обратился к Гарри:
— Пора начинать.
Перед тем как выйти вслед за Гермионой, Саша оглянулся. Гарри склонился над Северусом и коротко поцеловал его в сомкнутые губы. Если до этого у Саши еще оставались сомнения в природе связывающих их чувств, то они окончательно рассеялись.
***
Ждать, как и в прошлый раз, оказалось не менее мучительно. Как и год назад, сейчас Саша волновался об Игоре, хоть и понимал, что зря. Если бы Игорь не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы спасти этого Северуса, он бы не взялся.
— Все будет хорошо, — в очередной раз произнес Саша, безоговорочно веря в свои слова. И в Игоря.
Гарри, вышагивающий по коридору вдоль противоположной стены, вдруг замер.
— Я чувствую...
Дверь за плечом Саши распахнулась. Игорь, появившийся на пороге, выглядел, что называется, «краше в гроб кладут».
— Мать твою... — сердце Саши болезненно сжалось. — Быстрее, Гарри, выведи нас на улицу.
По коридору они двигались правильным клином. Гарри решительно шел во главе, следом за ним Игорь, Саша занял место по левую руку, а Гермиона была справа.
К счастью, никто из медперсонала не обратил на них внимания, и они беспрепятственно выбрались наружу. По гравийной дороге прошли вдоль классически подстриженных кустарников вглубь сада и вышли на небольшую, окруженную со всех стороной живой изгородью поляну.
Игорь сразу же подошел к ближайшему дереву и, прислонившись, обхватил его руками. Для Саши последовавшее было не впервые, но не менее впечатляюще.
Молодые, зеленые, округлые листья с тихим шелестом осыпались на землю. Кора дерева потускнела, выцветая на глазах, превращаясь в иссохший, будто выжженный изнутри, серый остов.
Гермиона что-то пробормотала, Гарри побежал обратно, но Саша даже не посмотрел в их сторону. Полностью сосредоточившись на Игоре, он уловил момент, когда тот заскользил по стволу, опускаясь на землю, и подошел ближе.
— Игорь? — тихо позвал он.
— Уже можно... иди сюда.
Опустившись рядом на пятки, Саша уложил голову Игоря себе колени и принялся большими пальцами массировать виски.
— Может быть, воды нужно? — подала голос Гермиона.
— Нет, спасибо. Я уже в порядке.
Игорь приподнялся на локтях и оперся спиной о ствол погубленного им дерева.
— В таком случае я пойду к Гарри. Спасибо вам за то, что вы сделали.
Саша проводил ее взглядом и, когда она скрылась за ближайшим кустарником, подполз ближе к Игорю и устроился рядом, прижавшись к его боку.
— Испугался?
— Нет, кайф словил, — буркнул Саша куда-то в район нагрудного кармана пиджака Игоря.
— Маленькая злюка, — хмыкнул ему в макушку Игорь. — Совсем ребенок от рук отбился. Уже грубит старшим. Что же будет дальше?
— Дальше? — вскинулся Саша. — Дальше будет постельный режим. Много постельного режима. Как минимум три дня ничего кроме.
Игорь снял очки, поморгал и глубокомысленно произнес:
— Не имею ничего против, если ты составишь мне компанию.
Саша не сдержался и накрыл улыбающиеся губы своими.
Название: Дух Леса Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Форма: хэндмейд (ожерелье) Канон: "Тринадцатый отдел" Категория: джен Рейтинг: G - PG-13 Материалы: авантюрин, деревянные бусины, перья, джутовый шнур Размер: 3 фотографии Краткое содержание: авторское видение шаманского ожерелья Примечание: полный размер открывается по клику в другом окне Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 — "Дух Леса"
Название: Four Leaf Clover Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Форма: хэндмейд (подвеска) Канон: "Первая кровь осени" Категория: джен Рейтинг: G Материалы: проволока, бисер, граненая бусина Размер: 4 фотографии Примечание/Предупреждения: ссылка на туториал по изготовлению кельтского узла: https://www.youtube.com/watch?v=yRZXzrVtGSU Примечание2: полный размер открывается по клику в другом окне Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 — "Four Leaf Clover"
Название: Болт Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Канон: "Первая кровь осени" Форма: хэндмэйд Категория: джен Рейтинг: G Исходники: болт, кельтский защитный узел из сети Размер: 4,5 см х 1,5 см Примечание/Предупреждения: техника - гравировка и затирка Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Болт"
Название: Травяной чай Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Форма: фандомная аналитика (в форме коллажа) Категория: джен Рейтинг: G Размер: 17 Краткое содержание: советы по обращению с чаем, коварно не высказанные автором канона. Примечание: полный размер открывается по клику на картинку Примечание 2:скачать архивом (яндекс-диск) Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Травяной чай"
Название: Русские пиксели Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Канон: "Тринадцатый Отдел" Форма: аутфит (форма "ящера") Пейринг/Персонажи: Аркадий, капитан отряда "Ящеры" Категория: джен Жанр: повседневность ящера Исходники: фото из сети Рейтинг: G Примечание/Предупреждения: название камуфляжа - "русская цифра". Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Русские пиксели"
эпиграф, или о возмущённом патриотизме—"Новый комплект летней полевой формы, которую одобрил на прошлой неделе новый министр обороны России, оказался практически точной копией американской ACU (Army Combat Uniform — Армейская боевая форма одежды), которую носят солдаты армии США..." (Читайте далее) — ЧТООООООО?!!
Название: Один день Алисы Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Канон: "Тринадцатый Отдел" Форма: аутфит Пейринг/Персонажи: Алиса Категория: джен Жанр: повседневность Алисы Предупреждение: Один день Алисы. кроме шуток Исходники: фото из сети Рейтинг: G Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Один день Алисы"
Он был из тех людей, у кого чувство справедливости было в крови. По локоть в крови, если быть точным. (с)
Зашёл в сообщество, вычитал, что в василисков протипированы некромант из "Убить некроманта" Макса Далина, Эдвард из "Сумерек", адвокат из "Линкольн для адвоката". Не самая плохая компания. Пафос и контроль. Чуть расслабишься - Сокровища портятся.
Сравнительно честный способ отъёма музея у населения Обычно я делаю таких постов, но, честно говоря, сейчас не могу не...
Вы наверняка не в курсе, но в Питере сейчас разворачивается полнейшая жесть. Все причастные в полном шоке, но такое ощущение, что поделать ничего толком не могут. А пока царит тишина, ситуация может стать необратимой.
Кажется, у них, несмотря на работу, вообще ничего святого не осталось.
Пару недель назад, РПЦ подало прошение в администрацию Санкт-Петербурга о передаче в их руки одного из важнейших памятников города - Исаакиевского Собора. По сути, просьба подарить. Идея достаточно дикая, но в силу того, что церковь действует вероломно и обладает какими-то абсолютно мистическими правами в нашем светском государстве, совершенно непонятно чем ситуация закончится. А развязка наступит буквально в ближайшие дни. Давайте разберемся в ситуации.
На сегодняшний день, музей Исаакиевский собор - это четыре собора, достаточно крупных: Исаакиевский, Спас-на-Крови, Смольный и Сампсониеский. Решение по одному из них, Смольному, городские власти недавно уже приняли и он отойдет РПЦ. К слову, в этом соборе за сто лет существования не отслужили ни одной службы так, как еще при императрице Елизавете Петровне помощник архитектора покончил с собой прямо внутри строящегося храма и православная церковь считала недопустимым проводить в нем обряды.
До последнего времени у Музея и РПЦ были прекрасные мирные отношения. Совместно велась большая созидательная работа, а первый договор между организациями был заключен еще в 1990-м году.
Вот, что рассказал о происходящем сам директор музея, Буров Николай Витальевич (фото)
Две недели назад, я от журналистов услышал о том, что кроме Смольного и Сампсониевского, церковь проявляет растущий интерес и к Исаакиевскому собору и к Спасу-на Крови...
В принципе - это покушение на убийство музея. Музея достаточно успешного, а может быть и наиболее успешного в Российской Федерации. Мы единственный музей России, который не берет у государства ничего, ни из федерального бюджета, ни из городского, на протяжении многих лет. Больше того, мы аккуратный и исправный налогоплательщик. От 50 до 80 миллионов музей выплачивает в виде налогов ежегодно. Мы много лет назад решили, что у государства и без нас достаточно нахлебников и все свои расходы: на охрану, на фонд заработной платы, на коммунальные нужды и самое главное для нас - реставрацию, оплачиваем из своего кармана.
Один из главных тезисов всей компании сводится к тому, что решение передать Исаакий церкви исправит ошибки прошлого. В данном случае нельзя говорить о возращении, это отъем. У Исакиевского Собора, у Спаса-на-Крови хозяин никогда не менялся. Что до революции, что после, что сейчас - хозяином оставалось государство. Никому из правящих на протяжении нашей истории не приходило в голову делать такие подарки.
Если говорить о чувствах верующих, то в каждом из четырех храмов Музея разрешены службы. Они не просто разрешены, они полностью обеспечиваются музеем. Примерно 540 служб проводится в сумме в соборах музея ежегодно. Каждая полностью поддерживается, обслуживается и оплачивается из бюджета музея. Активно работает церковная лавка, доходы которой никак с бюджетом музея не связаны - все уходит духовным лицам.
Отдельная история - это остановка реставрации. По большому счету, конечно, собор не рухнет и через три-пять лет, даже если полностью остановить работу по реставрации и поддержке. Другое дело, что в результате этого преступления резко начнут открываться предаварийные и аварийные ситуации. Работать с которыми к этому моменту будет некому. И вот тут получается, что другого решения, кроме как обратиться к государству за бюджетными средствами у епархии не будет. А это примерно полмиллиарда в год из бюджета города.
Самое страшное для столь великих зданий, нагруженных таким количеством художественного убранства - они не терпят остановки обслуживания. Наибольший ущерб был нанесен Исаакию во время войны только одним обстоятельством - его перестали отапливать. 3 200 000 туристов - примерно столько музей принял за 2014-год. В этом году ожидается более высокая цифра, несмотря на общее падение количества туристов в Санкт-Петербурге.
40 человек - именно в такое количество оценил необходимый персонал для обслуживания Исаакиевского собора господин Чаплин. Как при этом будет вестись нынешняя научная, историческая работа, педагогическая работа? Кто будет генерировать новые проекты и пионерские музейные программы, он также не стал уточнять. В настоящий момент этим занят коллектив из 400 сотрудников государственного музея, которых, соответственно, планируют уволить.
Я привык мыслить логически и в интересах государства. Я никогда не работал в частной компании, только на наше государство. Я не понимаю, как можно закрывать успешное предприятие, системно приносящее моей стране прибыль, чтобы отдать в полное владение церкви громадное здание, которое надо отапливать, ремонтировать, думать, заботиться. Вы же не посадите за руль авианосца ребенка, только потому, что ему понравилась "лодка". А Исакий по сложности устройства легко можно сравнить с авианосцем.
Буров Н.В.
Возможно ситуация с наукой станет понятнее, если мы немного повспоминаем. Что можно вспомнить о человеке, который предлагает подарить ему четыре важнейших Петербуржских собора, никогда церкви не принадлежавших:
Высказывался за создание "православных народных дружин"
Отказывался молиться с христианами других кофессий.
"Надо наконец развенчать химеру, так называемого научного мировоззрения".
"Если кто-то дарит Патриарху облачение, икону, часы, машину - это проявление любви к Патриарху"
"У интеллигенции есть грех русофобии".
И это ведь далеко не все...
Сейчас в одном из самых сложных сооружений Европы проводятся службы, идёт реставрация, храм выполняет свою функцию и живёт - сохраняются великолепные фрески, залы, архитектура, наше драгоценное наследие. Что будет в случае передачи есть немало примеров, а объектов такого уровня РПЦ не содержало никогда.
Upd. Для тех, кто искренне недоумевает, что же плохого в этой истории, в комментариях уже достаточно примеров. Вот и вот и вот, например.
Upd.2 Тут в комментариях беснуются, не обращайте внимания. Вот сделан пост-опрос, там можно будет посмотреть реальное мнение людей. Результаты показательные. Поучаствуйте пожалуйста!
Upd.3 Официальную петицию на имя Полтавченко подписать можно здесь. Осталось требуемых меньше двухсот голосов, поднажмем!
В общем, пока администрация музея интеллигентно ждет от власти города разумного решения, попы действуют вполне напролом. Этот пост не призван оскорбить чувства верующих, но интересы небольшой группы людей не могут быть превыше интересов всей страны.
Если вам близка эта позиция, пожалуйста, помогите распространить информацию. Решение должны принять чуть ли не сегодня.
fandom Oleg Rogozin 2015: мини (без рейтинга, но не без травы)
...вчера со словами "А у Игоря Семёновича первый профессиональный праздник!" меня столкнули в фонтан. На всякий случай поддержал шутку. ...утром нашёл в рюкзаке разломанный на две части кирпич. Ничего не понял, но оставил на память.
Название: Л.Е.С. Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: fandom Oleg Rogozin 2015 Размер: мини, 1305 слов Пейринг/Персонажи: Саша/Игорь Категория: предполагается закадровый слеш Жанр: слегка черноватый юмор Рейтинг: PG-13 Предупреждения: нецензурная лексика Краткое содержание: Игорь все-таки попал в "Лес". Постканон. Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Л.Е.С."
Мягкое ковровое покрытие глушило шаги, невольно превращая встречу в сцену из немого кино. Кино было, кажется, про шпионов – а в каком еще жанре скупые жесты и подозрительные взгляды не выглядят лишними?
Белый халат и светлый костюм. Профессионально цепкий взгляд скользит по лицу, натыкается на точно такой же – тяжелый, сканирующий.
Руки встречаются в точно выверенной точке пространства, сила пожатия строго регламентирована этикетом.
- Андриевский. - Грачев. - Простите мою подозрительность, но… можно взглянуть на ваш пропуск? - Прошу. - Благодарю. Еще раз простите. Я читал ваши работы и, признаться, думал, что вы гораздо… старше. - У меня была очень насыщенная юность. - Понимаю. Сюда, прошу вас.
Мягкое покрытие под ногами, картины на стенах – все в приглушенных, спокойных тонах. Цитадель покоя. Здесь не делают резких движений.
Гость шагал уверенно и быстро, будто бы безо всяких подсказок ориентируясь в местных коридорах. Его спутник едва поспевал следом.
- Я слышал, вы работали с ним? - Да. - Я имею в виду, как с пациентом? - Как с объектом исследования. - У него наблюдались какие-нибудь… особенности? - Все мы тут – люди с особенностями… Могу я поинтересоваться, о чем конкретно идет речь? - Видите ли, обычно события развиваются под одному из двух сценариев. Пациент либо уходит в себя, стараясь отгородиться от болезненных сигналов снаружи… развивается кататонический ступор. Либо, если больной экстравертирован, мы наблюдаем симптомы, в той или иной степени соответствующие, хм… параноидной шизофрении. - Я в курсе вашей специфики, господин Андриевский. Читал материалы. - Да, конечно. В данном случае же я несколько… затрудняюсь с диагнозом. - Отчего же? Затрудняетесь выбрать между первым сценарием и вторым? - Скажем так…. Ступора у него точно не наблюдается, - вздохнул пожилой врач, распахивая перед гостем дверь с кодовым замком.
За коротким тамбуром была еще одна дверь.
Обсуждаемый пациент смирно сидел за столом, усыпанным листами с распечаткой какого-то из стандартных тестов-опросников. Тонким химическим карандашом он аккуратно рисовал на полях распечатки чертей с кокетливо задранными хвостами. Как минимум у половины чертей наблюдались внушительных размеров члены.
- Добрый день, Игорь Семенович, - вежливо поздоровался гость. - Я не рассказывал тебе, Саша, почему именно «Лес»? – спросил пациент, не отрываясь от своего занятия. И, не дожидаясь ответной реплики, продолжил: - Это аббревиатура. Лечебница для ебанувшихся сенсов, очевидно же. Вот только непонятно, почему, например, ебанувшихся операторов отправляют сюда же.
- Вот видите, - со вздохом сказал врач и посмотрел на своего молодого коллегу. Тот, казалось, старательно прятал улыбку в уголке губ. - Вижу. Оставите нас? - На контакт не идет, от сканирования отказывается, - пожаловался напоследок врач, закрывая за собой дверь. Ну точь-в-точь завуч, вызвавший в школу родителей хулигана. Уроки, мол, прогуливает, одноклассниц за волосы дергает, окно в кабинете высадил кирпичом. Примите меры, товарищи родители!
- Ну здравствуй, светило военной психиатрии, - Игорь наконец оторвал взгляд от своих дурацких бумажек. - Действительно, - заметил Саша, усаживаясь напротив. – Кататонического ступора не наблюдается. Методом исключения остается параноидный бред. И что же вас сюда привело, товарищ полковник? Крокодилов летающих на улицах ловили? Али раскрыли жидомасонский заговор под собственной кроватью? - Сказал одному мудаку, что он мудак, - со вздохом признался Рогозин. Глянул виновато, исподлобья: - Очень высокопоставленному мудаку. - Ничему-то вас жизнь не учит, - Саша наигранно покачал головой. – Десять лет в майорах ходили, а теперь полковником еще двадцать проходите. - Теперь-то что, теперь я пациент номер какой-то-там, - отмахнулся Игорь с деланной беспечностью. – Устал я, Саш. Надоело все, веришь? Забывать стал… все эти условности, игры эти, обезьяньи ужимки и прыжки. Кто кому сват или брат, кому в ноги поклониться, кому в пояс. Неинтересно. Смысла не вижу. Всем говорю, что думаю, так проще, и во вранье больше никогда не запутаешься. Скажешь, это тоже симптом шизы? - Скажу, что это симптом… слишком быстрого духовного развития, - грустно сказал Саша. – Потери человеческой формы, так это, кажется, называется… - Пусть так, какая разница. Это в медкарте не напишут. - Почему от сканирования отказываешься? Пусть бы убедились, что обвинения ложные… - А ты как будто не понимаешь, - неожиданно серьезно сказал Рогозин. Наклонился вперед, заглянул в глаза. – Если этот добрый дяденька-врач меня сканировать полезет, сам же будет потом валяться в этом, как его, кататоническом ступоре. Это ж как без выпрямителя к трансформатору мозги подключить.
Метафора была что надо, как раз в духе симптоматики параноидной шизофрении. Саша не удержался, улыбнулся наконец.
- От скромности не помрете, товарищ полковник… - Точно, скорее от скуки, - проворчал Игорь, отводя взгляд. – Донимают этими бумажками, слов нет. Опишите, понимаешь ли, свое мировоззрение в трех словах… Я и в трех буквах могу, без проблем. Достало все это.
- Три месяца меня не было, - сказал Саша, глядя в окно. – Не мог подождать спокойно, да? Обязательно было… с ума сходить? - Я скучал, - нейтральным тоном сообщил полковник и тоже посмотрел в окно. Чирикавшая на ветке птица вдруг замолчала, сжалась в комок, точно ее накрыло тенью огромного пернатого хищника. - Работа у меня такая, - обманчиво мягким тоном сообщил Саша. – Связанная с длительными разъездами. - Это ты мне рассказываешь, да? – фыркнул Игорь. - И вот что мне делать? – поинтересовался Саша. – Переводиться сюда, хоть помощником главврача, хоть санитаром? Чтоб за тобой, значит, ухаживать? - Я здесь не останусь, - помрачнев, решительно сказал Рогозин. – Помнишь, я тебе когда-то про пистолет рассказывал? Специально для этого случая. - Пистолет у тебя отберут. - Можно подумать, я не знаю, как остановить сердце. Видел уже такой финт ушами? «Мой путь на земле окончен» - и привет. - Есть препараты, подавляющие активность некоторых зон мозга, - вкрадчиво произнес Саша и посмотрел на бывшего шефа. Взгляд удава перед кроликом ему вполне удавался – было у кого поучиться. Игорь замер, глядя ему в глаза. - Здесь очень хорошие условия. Мягкие кровати. Мягкие фиксаторы. Для рук и ног и для головы. Я уже ознакомился. Буду приходить каждый вечер и привязывать тебя к кровати. И ставить опыты. Еще одну диссертацию на тебе сделаю. - Они доверили тебе писать заключение, да? – вдруг спросил Рогозин и облегченно рассмеялся. – Очень непрофессионально. - Местный главврач затрудняется с определением, шизофреник ты или просто придурок, вот меня и вызвали. Я-то знаю правильный вариант. - Обязательно было сначала поиздеваться? И откуда в тебе эти садистские наклонности? - Имею я право на моральную компенсацию, а? За этот звонок посреди ночи, когда меня сюда вызвали? За все эти ехидные комментарии, что я выслушал в штабе, мол, наконец-то твой Рогозин окончательно с крышей распрощался, как долго мы все этого ждали?! Я летел сюда и не знал, может, ты правда тут слюни пускаешь под капельницей… И сквозь щиты не пробиться, от сканирований закрывался, думаешь, самый умный, да?
Игорь подался вперед, успокаивающе накрыл его ладонь своей.
- Напиши, что ты меня просканировал, шизы не нашел, и поехали отсюда.
Саша скрестил руки на груди, вновь натягивая маску невозмутимости.
- Склоняете меня к подделке документов с нехуевым таким грифом секретности, товарищ полковник. Предлагаете мне, значит, наебать любимую Родину-мать… Нехорошо. - Ты же это сделаешь? - Если я это сделаю, под свою ответственность, вся моя дальнейшая карьера будет зависеть от того, не ошибся ли я. Не устроите ли вы, товарищ полковник, через пару недель после выписки еще какой-нибудь феерический пиздец. - Ну конечно, ты же у нас любимчик начальства, не то что я… - Придется уж вам кое-как воскресить свои социальные навыки и больше не делать глупостей. Ради меня. Ну, разумеется, если я вообще напишу это заключение. - И от чего же это зависит? – лукаво поинтересовался Игорь. В глазах его уже плясали те самые черти, которых он столь старательно вырисовывал на полях. С членами наперевес.
Саша откинулся на спинку стула и изобразил задумчивость. Не слишком достоверно, впрочем.
- Есть много способов убедить собеседника, вам ли не знать…
Рука его довольно недвусмысленным жестом скользнула по бедру наверх.
- Здесь же камеры, - тихо уточнил несколько обалдевший «пациент». - Камеры выключены. Не стану же я рисковать карьерой? Я же любимчик начальства, верно? - Ты хороший ученик, Саша, - произнес Рогозин, опускаясь перед ним на колени и забираясь ладонями под безупречно выглаженную рубашку. – Но мне начинает казаться, что с программой обучения я что-то напутал…
Название: Небольшая теория Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: fandom Oleg Rogozin 2015 Размер: мини Пейринг/Персонажи: Саша, Света, Игорь Категория: слэш, гет Жанр: флафф Рейтинг: PG Предупреждения: возможнен ООС персонажей, постканон Краткое содержание: Как в том анекдоте про внезапно вернувшегося из командировки мужа. Ну, почти. Всё намного стрёмнее. Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Небольшая теория"
— Вот такой вот, Сашка, сюрприз получился, — облокотившись на стол, Света растрепала свои и без того торчащие в разные стороны короткие волосы. — Что же так плохо-то мне? А? Эх, если бы на твоем месте был Игорь Семенович, он бы обязательно рассказал какой-нибудь анекдот про внезапно вернувшегося из командировки мужа. Я бы даже, может, посмеялась. Ха-ха.
Саша растерянно потер шею. Он многое отдал бы за то, чтобы к ним присоединился Игорь.
Интересно, какими бы словами он утешал девушку, которая застукала своего парня с другой? К тому же не какую-то абстрактную, а именно Свету — Железную Леди Тринадцатого Отдела.
Мозги напрочь отказывались выдавать хоть какие-нибудь варианты. И не удивительно — часы на микроволновке, когда Саша смотрел на них в последний раз, показывали начало третьего. Больше всего в данный момент хотелось вернуться в теплую постель, едва уловимо пахнущую Игорем, накрыться одеялом с головой и нырнуть в один из сюрреалистичных снов, снившихся ему во время отъездов любимого — во всех отношениях — шефа в Москву.
— Эм... Давай, я еще чаю заварю? — предложил Саша, мысленно отругав себя за отвлеченные мысли о манящей уютом постели и продолжительном сне.
Света кивнула.
— Знаешь, что самое паршивое? — она подперла щеку кулаком и, меланхолично разбалтывая остатки ромашкового чая в чашке, наблюдала за его передвижениями у плиты. — Я, кажется, влюбилась так, как никогда раньше представить себе не могла. Мудак, какой же он мудак всё-таки.
Саша промолчал, сделав вид, что сосредоточен на вскипающем чайнике. Не зная точно, что произошло в квартире Матвейчука, он не желал выступать ни адвокатом, ни прокурором.
И вообще удивляло, что на роль слушателя Света выбрала именно его. Почему она не пошла к Оле или еще какой-нибудь подруге? Всё-таки женская логика оставалась для Саши тайной за семью печатями. Уж точно полегче было разобраться в мотивах поступков какого-нибудь маньяка-вампира.
Ведь, в самом деле, он был наименее подходящей кандидатурой на роль «жилетки» с учетом тех напряженных отношений, которые сложились у них со Светой поначалу. Только её, похоже, меньше всего волновало, о чем он там думает. Потому что придя и обнаружив, что Рогозина нет, она все равно осталась.
— Послушай, может, ты что-то не так поняла? — подлив в чашку свежезаваренного чая, Саша вернулся на свой стул. — Ты ведь даже не дала ему объясниться.
— Ты чем слушал? — возмущенно фыркнула Света. — Говорю же тебе: он двери открыл в одних труселях, и она из спальни в мини-халатике вывалилась. Такая вся растрепанная. Идиотка я, что ли? Нет, точно идиотка! Нужно было остаться и набить морду.
— Кому? Ей? — у Саши мороз пошел по коже, когда он представил, как Света разъяренной тигрицей набрасывается на разлучницу.
— Почему? Ему, конечно. Да и ей тоже следовало бы. Но у нас разные весовые категории, как там?.. — Света пощелкала пальцами, будто пытаясь что-то вспомнить. — Солдат ребенка не обидит, и все такое.
Саша кивнул, рассматривая свои сплетенные в замок пальцы. В голову полезли какие-то нехорошие образы, в которых фигурировали полуголые Игорь и Руслан. Наверное, он сам не был бы столь рассудителен, убил бы обоих. По крайней мере, попытался бы. При таком раскладе он был бы скорее тем самым ребенком, бросающимся на ВДВешника.
Саша мысленно чертыхнулся. Давненько такого не было. Вот же мысли лезут!
А ведь в начале знакомства он еще подумывал, что сможет отпустить Игоря. М-да. Теперь, спустя годы, те размышления казались порождением чьего-то чужого разума. На поверку оказалось, такого собственника, как он, еще поискать. Впрочем, он прилагал максимум усилий, чтобы лишний раз не демонстрировать этого своего качества. И без того Игорю хватало поводов, чтобы подшучивать над ним.
— Не представляю, как ты его отпускаешь одного, — словно подслушав его мысли, произнесла Света.
Саша вскинул взгляд. Делать удивленное лицо и что-то придумывать после того, как Света обнаружила его в квартире ночью в отсутствии Игоря, смысла он не видел. Тем более, кроме Светы, все уже так или иначе дали понять, что в курсе происходящего. И, что немаловажно, вроде бы всем было по барабану.
— Я ему верю, — в конце концов, твердо произнес он.
После того, как Игорь возвратился из своих Шамбал, после того, как сказал, что его настоящее и будущее именно с ним, Саша мысли не допускал о предательстве. После всего, что им довелось пережить, вера в слово Игоря не подлежала сомнению.
— Извини. — Он не поверил собственным глазам — Света смутилась. — Я не должна была...
— Ничего, — поднявшись, чтобы скрыть собственное смущение, Саша отнес свою чашку в раковину и посмотрел на часы. — Хм. Пойдем, я постелю тебе в спальне, а сам переберусь на диван. Честное слово, глаза слипаются.
— Нет, что ты! — запротестовала Света. — Вызови такси, не хочу тебя напрягать. Хватит, и так уже...
— Перестань, — перебил Саша, — всё в порядке. Не могу я отпустить тебя одну. А если таксист окажется каким-нибудь демоном-убийцей?
— Боишься, что ли, что я бледной тенью буду являться тебе в кошмарах? — прищурившись, спросила Света.
— А то! Не одной же Оле по снам разгуливать. Пойдем.
— Ну, ладно, ты хозяин здесь, тебе виднее, — тоном первоклашки протянула Света и последовала за ним в спальню. — Можешь не перестилать, — указала она на разворошенную постель, — покрывалом только накрой. И так сойдет.
— Точно? — Саша в нерешительности остановился между шкафом с бельем и кроватью.
— Угу. Лень делать лишние движения.
— Тогда держи, укроешься, — Саша выудил из шкафа, из-под сложенного пачкой чистого белья, клетчатый плед. — Утром бывает прохладно.
— Спасибо. — Света забралась на кровать и укрылась. — Можно тебя еще кое о чем попросить?
— Ты не мог бы остаться, пока я не усну? Боюсь, начну себя жалеть, разревусь. Совсем не хочется, чтобы завтра... чтобы он понял, как мне было хреново. К тому же с моей стороны было бы неблагодарностью отплатить тебе за гостеприимство залитой соплями и слезами подушкой.
Саша усмехнулся и обошел кровать.
— Ой, погоди! Надеюсь, я легла с твоей стороны? Не хотелось бы, чтобы Игорь Семенович потом спрашивал: кто спал на моей кровати и...
— Пил из моей кружки, — закончил Саша, порадовавшись, что вроде бы именно сейчас Света заливать все вокруг слезами не собиралась.
— Что, правда? — изумленно переспросила она.
— Шучу.
Кажется, Света обозвала его придурком, но Саша не дал бы стопроцентной гарантии. Он прилег на стороне Игоря, прикрывшись краем пледа, и притушил свет ночника до минимума.
— Саш.
— М?
— Спасибо. Плохо было, не представляешь как... — Света зевнула, — из тебя вышел бы отличный психоаналитик, такой, как в американских фильмах, знаешь? С раскладушкой и прочим. Слушаешь, не перебиваешь... — её голос звучал все тише и тише, — легко с тобой, не стыдно выглядеть слабой.
Сонное дыхание Светы навевало дремоту. Саша разрешил себе на секунду закрыть глаза, чтобы только избавиться от ощущения горячего песка под веками...
В первое мгновение он не понял, что его разбудило. А когда осознал, сердце привычно встрепенулось, эхом отдавшись в каждой клетке тела.
Игорь...
Эту мощную ауру, подавляющую всё и вся вокруг, Саша не спутал бы ни с чьей другой.
И тут же его накрыло пониманием того, какую именно картину видит Игорь. Во сне Света подкатилась к нему под бок, их головы лежали на подушке близко-близко — кожу на шее щекотало её теплое дыхание. И сразу, наверное, не понять было, одеты они под пледом или нет.
Саша распахнул глаза, но успел лишь заметить обтянутую светлым свитером спину. Ни секунды не раздумывая, чертыхаясь, он кубарем слетел с кровати, по пути утянув за собой плед.
— Что случилось? — Света приподнялась на локтях. — Саш?
Отмахнувшись, он вывалился из спальни в коридор, успев увидеть, как Игорь свернул на кухню.
Преодолев пять метров в три шага, Саша замер на пороге.
Игорь стоял спиной к нему, видимо, рассматривая чашку с остатками чая.
Саша сглотнул. В пересохшем горле будто комок колючей ваты застрял. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.
— Игорь, — в смятении позвал он.
— Ты почему встал? — резко повернувшись, шепотом спросил Игорь.
Приготовившись к любой реакции, Саша опешил. Все заготовленные оправдания вмиг вылетели из головы.
— Я... Мы... Это не то...
— Тшш, Свету разбудишь.
— Д-да она и т-так... — Саша неопределенно махнул рукой, попутно пытаясь справиться с нервной дрожью.
— Иди сюда, — Игорь протянул ладонь, и Саша, не раздумывая, ухватился за неё. — Ужасно соскучился.
Оказавшись в крепких объятиях, Саша прерывисто выдохнул.
— Я тоже, — прислонившись щекой к плечу, признался он. — Не знаю, что ты подумал, но я всё объясню.
В объятиях Игоря было до того хорошо... Саша ужасно, ужасно скучал.
— Сашка... — Игорь пропустил сквозь пальцы его отросшие волосы, — ты меня ни с кем не перепутал?
Удивленно моргнув, Саша поднял голову и мотнул головой. Мозги после экстренной побудки соображали туго, сложно было понять, к чему ведет Игорь.
— Тогда, что ты собираешься мне объяснять? М?
Саша открыл рот и, помолчав, закрыл.
— То-то же. Хочешь знать, о чем я подумал, когда зашел в спальню? — поглаживая его затылок, спросил Игорь. — Сразу после того, конечно, как понял, что рядом с тобой лежит не Алик.
Дернувшись, Саша попытался отстраниться. Набрав полную грудь воздуха, он уже собрался заверять, что «никогда бы и ни за что»! Но Игорь взял и приложил к его губам средний и указательный пальцы, призывая к молчанию, словно пятилетнего малыша.
— Послушай небольшую теорию от майора ГРУ. — Он убрал пальцы, и Саша почувствовал тепло ладони на пояснице. — Если рассматривать нашу развеселую контору как небольшую стаю, то, очевидно, я занимаю в ней роль вожака. Альфы. Алик, Тима, Света и Оля — мои беты. А ты... ты, Саша — моя пара, пара альфы. Тот, к кому идут за помощью, когда альфы по какой-то причине нет рядом, — на секунду замолчав, будто давая Саше время переварить услышанное, он спросил: — Что скажешь?
Саша откинулся в кольце надежных рук, вглядываясь в серые глаза за прозрачными стеклами очков. Несложно было обмануться тоном, но глаза всегда выдавали Игоря с головой.
Он мог улыбаться, но при этом смотреть на собеседника так, что Саша поражался, как тот не падал замертво. Или же наоборот, вот как сейчас. Донельзя серьезный тон, ни намека на улыбку, только в глазах пляшут лукавые бесенята.
— Скажу, Игорь Семенович, — с трудом сохраняя невозмутимость, ответил Саша, — что вам нужно в отпуск. Или, по крайней мере, хорошенько выспаться. Но теория ваша мне очень нравится. Более того, скажу, что не прочь подтвердить некоторые ее аспекты на практике, когда одна из наших бет уедет домой.
Игорь тихо рассмеялся и покачал головой.
— Как же мне повезло, что ты всегда охоч до новых знаний.
Название: Какая-то глупость Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: fandom Oleg Rogozin 2015 Размер: мини, 1170 Пейринг/Персонажи: Игорь, упоминается Саша Категория: слэш и гет, но намёками Жанр: ангст, местами сонгфик Рейтинг: PG Краткое содержание: Игорь никогда не задумывался, любит ли он Сашу. Предупреждения: возможен ООС. возможен мат. возможен AU!сюжет.спойлер Саша ушёл от Игоря. То есть, спойлерсмерть персонажа, альтернативное развитие сюжета. Таймлайн – видимо, после второй книги, после «Экстремала». Это – необязательный вариант, но возможный. Примечание: в фике использован текст песни Е. Болдыревой «Огнетушитель» слушать Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Какая-то глупость"
Он мне обещал, что больше такого, как той весной, не будет. О. Рогозин «Тринадцатый отдел. Книга 1: Игра» Но на кой же ляд этой трёпаной весне Лупить так больно Е. Болдыерва «Огнетушитель»
Проигрыш: 4/4 G | D | Am7 | Em D/F# :||
Долговязый парень неопределённого возраста со смешной бородкой, приплясывая в такт музыке, протягивает старую черную вязаную шапку, перевернутую «дном» вниз, очередному прохожему. Прохожий – толстый вспотевший дядька в костюме – брезгливо проходит мимо, написав на лице большими буквами «НЕ ЗАИНТЕРЕСОВАН». Парень разворачивается в очередном не доведенном до конца па и протягивает шапку двум хохочущим барышням. Звонкая мелочь исчезает в недрах акрила. Парень без особого энтузиазма протягивает шапку ещё одному прохожему в костюме, ожидая привычного «незаинтересован», но в место этого с удивлением таращится на представительного мужчину, который, остановившись, вытаскивает из портмоне бумажные денежные знаки. - Поменяйте четвертую струну. Ну, то есть, все поменяйте. И улыбается ослепительно. «Из консерватории что ли? – думает парень. - Струны там, не струны, Сашка сама пусть разбирается». Мужчина хмыкает и идёт дальше под второй куплет.
И глубоко наплевать, что ночью этой весной Снег и морозы
Весна, на самом деле, нынче тёплая. Самое то, чтобы спать под берёзами.
***
Лёгкая мелодия преследует Игоря до вечера. Ему кажется, что ключи брякают в унисон со всё ещё звучащим глиссандо, а стакан выдаёт тихий флажолет. Хотя стихи кажутся сущей глупостью.
Любить так сладко Без смысла, без оглядки
Игорь никогда не задумывался, любил ли он Сашу. Ни разу не приходило в голову. Чувство неуставное и неподотчетное, что тут скажешь? Если попытаться вспомнить «первую любовь» и сравнить с ней как с эталоном, - то нет, не любил, значит. У первой любви всё было бессмысленно, в неё не верилось. Она пахла хвоёй и потом десятка-двух двадцатилетних мужиков, собранных в жаркий день в замкнутом душном помещение. Игорь фыркает и давится коньяком от такой мысли. Слышал бы это Феликс, сообщил бы, что даже ему до такого профессионализма далеко. А делов-то всего было – предбанник перед душем с двумя шлангами и отряд, у которого ограничено время на помывку. А как звучит.
Позабуду о ней, искупаюсь в тишине, Усну спокойно
Если любовь – это то, почему он женился, значит, тоже не любил. Если хвойный запах, чужую койку и белую грёбанную рубаху Игорь вспомнить мог, то вот эти пару лет отказался вспомнить бы даже после бутылки коньяка. Даже до. Согласен на справку о невменяемости за 95-97гг. Что делал, не помнит, как где оказался, не скажет. Долой шокирующие признания.
А ведь в этом доме жила моя любовь Жила, да скрылась
Кто вообще пишет песни? Видимо, какие-то специальные люди, у которых сразу все химические реакции и мозговые сдвиги оформляются в слова. Зачем – непонятно, но командир сказал: "Хорек !", значит - никаких сусликов. Пишется им – пусть пишется.
И какая-то глупость, любовь, не любовь Не даёт покоя
Привязалось же… Любил ли? И ведь странное дело. Были какие-то ещё люди. И про них ни разу не думалось, любил ли? Кто-то был, кого-то даже приводил домой, что с того? В конце концов, люди приходят и уходят, а Родина ждать не будет. Кто встанет за неё грудью, если все будут лелеять только свои чувства? Чем больше коньяка – тем глупее песня. И тем отчетливее.
Что он – не твой Что вой не вой А дом пустой
«Может, вы не заметили, но я не диван, который можно переставлять по собственному желанию из угла в угол». А как-то Саша ещё сказал, что Рогозин мог бы завести кошку, но по каким-то соображениям завёл психолога. Игорь тогда ещё возразил ему… что возразил? Неважно. Наверно, что от кошек мало пользы, они не заваривают чай. Не готовят ужин, если раньше оказываются дома. Кошка сама не в состоянии о себе позаботится. Разве что сбежит в форточку и прибьётся к какому-нибудь сумасшедшему, который кошек кормит в переулках. Правда, в кошке хорошо то, что она не спросит: где тебя носило. А вот каким-нибудь, например, случайным людям, которые задерживаются в твоей квартире чуть больше суток, нужно объяснять, что за работа такая. Нет, на самом деле, не нужно, но люди зачем-то требуют.
Исподтишка, украдкой Знать и кивать, всё подмечать Всем отвечать всё в порядке
Люди всегда требуют. Кто-то - чтобы ты не пёрся ночью в неведомое путешествие, полное погонь, гос.тайн и колдунов, потому что дома тепло и борщ. Кто-то – чтобы ты презрел еду, воду и желание сходить в туалет, потому что кто, если не ты, обязан прямо сейчас всё сделать правильно и так, чтобы это вдруг устроило всё возможное и невозомжное начальство. Ах, ну да. Не всем даны такие таланты, отбрось лопату, прекрати закапывать. А кто-то просто иногда отключает телефон из розетки. Кто-то иногда молчит, когда надо, и слушает, если нужно. Кто-то способен возразить, когда это действительно важно. Кто-то – может стоять рядом и смотреть на то же самое другими глазами. Не через пары борща, поднимающиеся над кастрюлей. И не с высоты просветлённого разума. У каждого свои тылы. У кого-то – когда планы на буквы с Х по Я придумывает кто-то другой, если вдруг нужно. Когда есть такие психи, которые говорят: «Это ничего, что ты дерево. Давай я тоже постою рядом с тобой и порасту. Вдруг получится». И растут сами по себе, иногда посматривая, что ты там скрипишь под ветром.
Бред какой.
Учесала на поезде прямо на восток Как по приказу Ключевою водою вымою порог Забуду сразу
А вот эта мысль превращает хоровод ночных воспоминаний в какой-то блядский цирк. Воспоминание из далёкого детства: бабка никогда не мыла пол, стоило кому-то выйти из квартиры. Она выходила сама и тут же заходила. И только после этого, крестясь, бралась за тряпку и ведро. За покойниками, говорила она, замывать следы надо, а за живыми так нельзя. «Похоронный обряд у славян» и прочие работы антропологов, прочитанные как-то по случаю, подтверждали, что да, нельзя. К чёрту все глупые воспоминания.
И Игорь запивает их залпом, ловя себя на мысли, что не чокается с воображаемым собутыльником. Некоторым ты не говоришь «останься», потому что они остаются сами. Некоторым не говоришь «не навязывайся» потому что они не навязываются. Некоторым не говоришь «пойми…», потому что… Вы поняли, да? Иногда ты привыкаешь ничего не говорить, потому что и так понятно. Непонятно только, что делать, если вспоминаешь, что забыл сказать, а сказать больше некому. И ещё непонятно, отчего одни умершие любовники воскресают и припираются действовать на нервы, а другие – нет. Уснули, что ли, крепким сном на кольцевой?
Бутылка коньяка подходит к концу, а пущенная будто на повторе песня, не умолкает. Сжечь бы эту дурацкую картонную историю и бросить пепел на дно стопки, чтобы выпить и забыть.
В его снах в этом доме текла моя кровь Вены вскрылись Выноси святых, огнетушитель готовь Сделай милость
А потом ты просыпаешься утром, а тебя никто не будит. И будить некого. И ты вдруг об этом думаешь. Слишком много в доме его следов И улик, что нас было двое И какая-то глупость, любовь, не любовь Не даёт покоя
Название: Психотронный генератор Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: fandom Oleg Rogozin 2015 Размер: драббл, 152 Пейринг/Персонажи: Алиса и Ко, американцы Категория: джен Жанр: драма, юмор Рейтинг: G Краткое содержание: американцы облучают всех психотронными генераторами Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Психотронный генератор" Три часа ночи. Квартира Рогозина. Телефонный звонок. - Алло? Алиса? Что случилось? - Игорь, это не-воз-мож-но! Тим уже второй час орёт под моим окном серенады! - В три часа ночи?! - Да! Нет, ну я ещё могу понять, когда Аркадий заявился ко мне с конфетами, шампанским и при галстуке! Я его и не узнала, в галстуке-то. Я даже могу понять попытку Алика закормить меня шоколадками! Света, которая притащила мне веник белых роз сегодня с утра!.. Но Тим - это уже перебор! - выговорившись, Алиса выдохнула и добавила: - И передай Саше, пусть перестанет закидывать меня глупыми смсками, как школьник, который хочет написать смс, но не может придумать тему... - Бедная... - сочувствующе протянул Игорь. - Тебе нужно развеяться! Слушай, давай плюнем на всё и поужинаем завтра вдвоём? Я знаю один неплохой ресторан... - ДА. ВАШУ. МАТЬ.
Пять утра. Секретный штаб американцев. - Хьюстон, Хьюстон, у нас проблемы! Some Russian baba расхреначить all our psychotronic generator! - What?! With bombshell?! - No! With her own legs and какой-то матери! - Terrible Russian baba... Пора валить из этой страны...
Название: Попутчица Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: fandom Oleg Rogozin 2015 Размер: драббл, 971 Пейринг/Персонажи: Саша, ОЖП Категория: джен Рейтинг: G Краткое содержание: в электричке к Саше подсаживается попутчица. Примечание1:музыка из плеера Саши (трэк) Примечание2: Музыка из плеера Саши (смотреть): видео1 и видео2 Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Попутчица" Саша заскакивает в вагон электрички за пару минут до отправления.
Мама до последнего не хотела отпускать его, всё держала за руку, будто он не взрослый самостоятельный парень, а малолетка, впервые едущий один в большой город.
Он коротко машет рукой на прощание, входит в полупустой вагон и садится у окна.
Наконец-то он возвращается домой.
Как бы ни было хорошо у родителей, он больше не считает городок, в котором родился, местом, к которому стремятся все его мысли. Да и само понятие «дом» с недавних пор становится очень растяжимым.
Саша смахивает со лба взмокшую челку, слизывает пот над верхней губой и натягивает на уши любимые наушники с большими амбюшурами. Размеренные ритмы ханга и перестук колес вводят его в некое подобие транса. Он прикрывает глаза и отрешается от реальности, пытаясь дотянуться до Игоря, хотя бы на секунду коснуться его разума. Со временем настраиваться на волну Игоря все легче и легче, но в этот раз ему не удается. Громкий хохот из противоположного конца вагона выдергивает его в реальный мир.
Поморгав, Саша открывает глаза. Он по привычке занял самую удобную позицию для обзора и теперь наблюдает, как с одного из сидений поднимается неопределенного возраста бабулька, а двое парней, рядом с которыми она до это сидела, крутят у виска ей вслед. Она же подсаживается к пожилой паре, совершенно не обращая внимания на громкое улюлюканье за спиной. Наверное, она уже полностью поглощена новым разговором, потому что Саша видит, как шевелятся её губы.
Мужчина и женщина, сидящие спиной к нему, поочередно пожимают плечами. Внезапно женщина вскакивает и выбегает в тамбур. Мужчина бросается ей вслед, а старушка качает головой, как метроном, и перемещается к молодой паре с ребенком.
Саша снова прикрывает глаза. Прислонившись виском к стеклу, он смотрит на пролетающие мимо уже сожженные августовским солнцем поля.
Старушка тем временем, то ли попрошайничая, то ли жалуясь на политику, пересаживается к бородатому мужику с газетой.
Саша, кажется, задремал, потому что в следующий раз, посмотрев в окно, видит пригород. Ехать остается каких-то пятнадцать минут, в вагоне же снова произошла рокировка. Теперь старушка сидит всего лишь за пару сидений от него, напротив белокурой девушки, чем-то отдаленно смахивающей на Олю. Девушка сидит вполоборота и раз за разом проводит по щеке ладонью, словно утирает слезы. Саша присматривается, и действительно: девушка плачет, но плечи ее не вздрагивают, да и по лицу, в общем-то, не скажешь. Только слезы текут и текут по бледным щекам.
Что, черт возьми, происходит?
Саша выпрямляется, готовый ринуться на помощь. Но в этот момент ловит на себе заинтересованный взгляд старушки, и спустя минуту та, похлопав собеседницу по плечу на прощание, пересаживается на свободное сидение напротив него.
Некоторое время она просто смотрит ему в глаза, а затем начинает говорить, и Саша поспешно стягивает наушники.
В этот момент парни, с которыми ранее разговаривала старушка, проходят мимо, и один из них бросает:
— Бабушка, видно, с утра уже опохмелилась.
— Причем настойкой из мухоморов, — добавляет второй, и оба выходят в тамбур.
— Не слушай их, милок. Глупые-глупые. Не хотят слушать, не желают. Головы опилками да мхом набиты. Ты не такой, я вижу, — она улыбается щербатым ртом, и странное дело, Саша не может сдержать ответной улыбки.
— Видите?
— Вижу, вижу. Я многое вижу, — достав из рукава носовой платок, она старческим жестом утирает губы. — Вижу солнце. Солнце из тебя льется. Лучи так и брызжут в разные стороны. Из глаз текут, по волосам, кожа светится, как янтарь. Тепло рядом с тобой, тепло, милок. Лёд рядом с тобой тает. Лёд тает, сердце отогревается. Ты многое умеешь, но не все быстро получается. Ты не бойся, не спеши, всё, что нужно, твоим станет, что лишнее, то уйдет, утечет, как вода речная; смоется, как пыль с трав после дождя. Я вижу.
Старушка умолкает, а Саша, опомнившись, захлопывает приоткрывшийся рот.
Да... Мухоморы или нет, но бабулька очевидно непроста.
— Что еще видите? — спрашивает, вспоминая, что и он с недавних пор кое-что научился «видеть». Нужно бы посмотреть... — Расскажете?
— Расскажу, милок, расскажу. Встретила тебя, значит, судьба такая — рассказать, — старушка заправляет седую прядь под платок. — Про орла тебе расскажу, про птицу гордую, вольную. Раненую. Птицу ту сложно приручить, когда не сызмалу. Терпение нужно большое да забота. Но и приручённой от неба она не откажется, к солнцу полететь захочет. Крылья размять, перья теплому ветру подставить. Повезло тебе, милок, солнца и теплого ветра вдоволь птице той подле тебя. Не захочет она улетать, пока не прогонишь сам.
— Не прогоню, — невольно вырывается у Саши, — ни за что.
Старушка одобрительно кивает.
— Знаю, знаю. Как орел в воздухе, так лев на земле — ты. Равные друг другу. Дополняющие. Не с вороном орлу водиться. Ворон между мирами летает. Между небом и землей — и не может выбрать что-то одно. Мудрости зёрна весь век искать будет — на месте не усидит. Солнце ему не нужно, сможет и под луной выжить. Не полетят крылом к крылу ворон и орел. Не пожелает ворон чаять о надобностях орла. Другая у него судьба. Так я вижу.
Саша кивает после каждого предложения, будто заворожённый. Ничего с помощью сети почувствовать не получается: будто стена перед ним изо льда, но дотронься — обожжешься.
Старушка снова усмехается.
— А змея подлого, подкаменного, орел всегда победит. За то не волнуйся. Да и долго еще змей бояться будет, не полезет. А теперь и лев, коли что, рядом встанет. Когтями острыми змея рвать будет, не пустит орла одного в драку.
Пока Саша осмысливает услышанное, электричка прибывает на перрон.
— Пора мне, милок, другие ждут. Да и тебя, вон, — кивает на окно, — тоже ждут. Прилетел сизый*.
Саша механически поворачивается и видит по ту сторону стекла стоящего на перроне как раз напротив окна Игоря.
И улыбка самой собой расцветает на его губах.
— А как вы узна?.. — оглядывается он, но старушки и след простыл.
Ни в тамбуре, ни на перроне её тоже нет. А встав перед Игорем, Саша о ней уже и не вспоминает.
***
* Сизый, потому что перья оттенка серо-голубого. А ещё потому, что в "Слове о полку Игореве" в древнерусском варианте орёл был "шизый", что как бы отражает нашего "орла")) (с)
Название: Жена разведчика Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: анонимный доброжелатель Канон: "Тринадцатый Отдел" Размер: драббл, 977 слов Пейринг/Персонажи: Игорь/Саша Категория: слэш Жанр: юмор Рейтинг: PG-13 Краткое содержание: послесловие, или семейная жизнь - тот ещё анекдот Примечание: серия зарисовок из семейной жизни. Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Жена разведчика" *** — О, с приездом. Как командировка? — целовать Игорь и пытаться не стал, прекрасно понимая, что Саше надо пережить удар по зрительным рецепторам: более мерзкого розового фартука в магазине найти просто не удалось. По правде сказать, он и сам старался не смотреть на себя в зеркало лишний раз. — Ну, что ты замер как не родной? Раздевайся, проходи, рассказывай. Я тут ужин как раз готовлю. Придушенный сип за спиной подтвердил, что отсутствие трусов под фартуком оценили по достоинству. — Игорь, ты себя хорошо чувствуешь? — осторожно прокрался на кухню Саша, не в состоянии отвести взгляда от шикарного банта, завязанного прямо над упругой задницей любовника. Взгляд едва поднимался вверх, обласкивал широкую спину, разворот плеч и неминуемо соскальзывал вниз до злополучного узла. — Прекрасно. Как ещё может себя чувствовать жена разведчика? — Ж-жена? — Саша на всякий случай попятился. С прискорбием Игорь был вынужден констатировать: пылкий секс придется отложить на сладкое — сразу после скандала. Хорошая он жена, всё-таки, или где?! — Ну, а кем ещё должен чувствовать себя твой партнер, если ты всеми правдами и неправдами выбиваешь себе командировку, оставляешь его скучать дома, а сам удираешь на попойку с друзьями под Питер? Что, прям я тебе запрещаю или скалкой бить буду? — Игорь сперва скрестил руки на груди, потом подумал и для пущего эффекта упер в бока. — Хотя, конечно, могу. Если очень надо. Саша вдруг перестал пятиться, глубоко вздохнул, как будто собрался прыгнуть со скалы в омут, и шагнул к нему навстречу: — Как скажешь, дорогая. Больше этого не повторится, — обнял за талию, потом нахально пристроил ладони на задницу, а ведь, казалось, только совсем недавно краснеть перестал, и, шкодливо улыбнувшись, продолжил: — Уговорил: отныне на все пьянки с молодой порослью буду брать тебя с собой. И только попробуй скажи мне, что ты занят и в детские игры не играешь!
***
Когда Саша сворачивал в знакомую подворотню, взбегал на свой этаж, тихонько открывал дверь, он был переполнен несказанной радостью — рабочая командировка закончилась на три дня раньше запланированного, а это в свою очередь означало, что времени у них с Игорем друг на друга будет на три дня больше: возвращаться раньше срока на работу Саша в этот раз не собирался. Счастье переполняло бы его и дальше, если бы желающего сделать сюрприз Сашу дома не поджидал другой, весьма неоднозначный сюрприз. — Это не то, что ты подумал, — сказал Игорь и тут же поморщился: более затасканную фразу сложно было бы придумать. Под взглядом любовника ему даже стало не по себе. — Хочешь, расскажу анекдот? Возвращается муж из командировки... — Саша выразительно посмотрел на вылезающего из шкафа Феликса. — Да в гости я зашел, в гости. Не надо так ревновать. — Аха, в шкафу, наверное, что-то потерял? — понятливо кивнул Саша. — Да нет. По привычке.
***
— Вот это я понимаю, называется муж на заработках. Игорь не мог остаться в стороне и не комментировать происходящее. От двадцатого за сорок минут наряда в глазах у Саши рябило. Он почти с нежностью вспомнил о достопамятном фартуке - тот был милосерднее. По крайней мере, под бантом была приятная глазу задница, а тут — ничего подобного, только очень узкие штаны, которые — Саша боялся — разойдутся по швам, если он попытается в них сесть. — Игор-рь... — прорычал он тихо, прекрасно зная, что дорогостоящая аппаратура передаст драгоценному все оттенки ненависти. — Замолкни. — Не могу. Я же хорошая жена, я тебя поддерживаю. Давай, дорогой, живот в себя, ягодицы — грецким орехом, и от бедра. — Агхым, — подавился Саша, когда Феликс, словно рожденный для роли кутюрье, мимоходом шлепнул его по заднице. — Перестань скалиться, руки я ему сам потом пообрываю. Грудь колесом и давай-давай, не посрами честь мундира! — Я для пользы дела, — тут же открестился Феликс, поправляя повязку на щиколотке другой модели. — Ты, Игореша, в корзинку загляни, там варенье есть. Сам готовил. — Пожалуй, я повременю, а то руки тебе, боюсь, обрывать будет некому, — пробормотал Игорь, прекрасно осведомленный о хобби друга. Феликс готовил прекрасно, но иногда чересчур увлекался и добавлял в блюда неучтенные компоненты, которые могли пагубно сказаться на дальнейшей жизнедеятельности человека. Саша досчитал до десяти и просеменил к окну в надежде раздобыть немного кислорода. В комнате можно было вешать топор, спонсор показа был известным производителем парфюмерной воды и желал, чтобы чудесный аромат отчетливо чувствовался в зале. Так что моделей преследовало ощущение, что с утра пораньше они приняли ванну, наполненную духами. Поначалу даже глаза слезились. — Сашенька, голубка моя, на выход! — пропел Феликс. — В следующий раз ты пойдешь. Куда муж, туда и жена. — Не получится. Я слишком пожеванная временем модель. Но если ты справишься с заданием, обещаю, сможешь меня одеть по своему вкусу. — Я тебя лучше раздену. Это моему вкусу будет отвечать гораздо больше, — пропыхтел Саша, бочком взбираясь по лестнице, ведущей на подиум.
***
— Завтра пойду изображать из себя каскадера. У них там завелась какая-то дрянь, надо разобраться, — Игорь пил чай с чабрецом и мечтательно улыбался. — Опасная работа для жены. — А я у тебя не просто жена, я у тебя — русская. Коня на скаку, в горящую избу… — Вот это меня и пугает, — покачал головой Саша. — Ты другого бойся: вдруг я заскучаю, — усмехнулся Игорь. — Тогда я предложу тебе поменяться ролями и, пока тебе скучать не надоест, побуду твоей женой. Игорь отставил в сторону чашку с чаем во избежание инцидентов всякого рода, которые в их семейной жизни уже случались неоднократно, положил руки на стол и сплел пальцы. — Позволь узнать, а что изменится? — Как что? Жена у нас мужа берет регулярно, а наоборот – только по праздникам!
***
— Дорогая, скажи, за каким... зачем ты представляешься моей ассистентке разными женскими именами? Саша со стуком поставил на стол Игоря чашку чая с чабрецом, вынуждая обратить на себя внимание. — А зачем она всякий раз спрашивает, как меня зовут, если я просто прошу позвать тебя к телефону? Какая ей разница? — Игорь, тебе смешно, а мне ей потом в глаза смотреть. Такими темпами весь институт скоро будет знать о моём семейном дурдоме, а я там на хорошем счету... — вздохнул Саша и, подумав, мрачно добавил: — Был. — Был — вот именно! Ты нужен нашему отделу, так что эту работу временно придется свернуть. — И кто это сказал? Игорь выразительно приподнял бровь. — Какой недогадливый. Спорить будем? — Не будем, — фыркнул Саша. Всё равно его исследования зашли в тупик и смена деятельности была очень кстати. — Всё как скажет моя Анка-пулеметчица.
Название: Достаточно просто знать Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: fandom Oleg Rogozin 2015 Размер: драббл, 568 Персонажи: Оля, ОЖП Категория: джен Рейтинг: G Краткое содержание: у Оли никогда не складывались отношения с сестрой. Примечание: таки да, давайте предположим, что сестра у Оли была. Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Достаточно просто знать" Оля опять была наказана. В соседней комнате мать утешала ревущую Дашку и призывала отца «провести воспитательную работу» со старшей дочерью. Оля знала, что ничего у мамы не выйдет: она наверняка начала свою речь с фразы «ты должен...», а папа терпеть не мог принуждения к чему-либо. Поэтому Оля могла быть уверена, что как минимум до вечера комната будет в полном её распоряжении. Оля давно заметила, что из двух сестёр родители выделяют младшую. У Дашки были заливистый смех, белозубая улыбка и волосы чуть ли не до колен. И чёлка. Мягкая, пушистая чёлка — как у фрёкен Снорк из книжки про муми-троллей. Конечно, Дашку больше любили. У Оли-то ничего этого не было. Звонко смеяться она не умела, улыбалась робко и мало, а волосы... ну да, длинные. Только у Дашки они были красивого золотого цвета с чуть рыжеватым отливом, а у Оли — невнятного светло-русого. Но она бы всё это пережила, если бы не один факт: десятилетняя Дашка была очень хитрой девочкой. Она всегда умела извлекать выгоду из ситуации и повернуть всё так, что в каждой ссоре виноватой объявляли Олю. Как же, она ведь старше на целый год, как она могла обидеть свою маленькую сестрёнку! Оля отправлялась в угол, а Дашка торжествовала и уплетала конфеты — Олины любимые, между прочим. Так было всегда, но не сегодня — сегодня Оле есть чем ответить. И никто не сможет её обвинить в том, что случится.
***
Дашка умиротворённо сопела в подушку, изредка похрапывая. Напряжённый олин взгляд скользил по её лицу, небрежно очерчивая нос и рот и уделяя внимание закрытым глазам. «Что тебе снится? — безмолвно спрашивала Оля. — Что?» Дашка всхрапнула и перевернулась на другой бок. Видимо, пора заканчивать с подготовкой. Пару месяцев назад Оля выяснила кое-что очень любопытное: она может видеть чужие сны. Чуть позже оказалось, что не только видеть, но и изменять их. В первый раз она оказалась в папином сне. Ничего интересного, сплошная рабочая рутина, но Оля была в восторге: «Я могу такое, такое!..» А потом у неё в голове созрел план. Если уж Дашка портит своей сестре реальную жизнь, то Оля отравит её идеальные сны. Никаких тебе, Дашечка, белогривых пони, никаких королевских замков. И солнце в твоих снах светить перестанет, и трава почернеет. Наконец-то ты, Дашечка, получишь по заслугам! Оля легла на бочок и подсунула ладошку под щёчку, как примерная девочка. А потом улыбнулась — широко-широко, совсем как Дашка.
***
Наутро сестра проснулась мрачнее тучи, хмурая и невыспавшаяся. Встала с кровати и потопала на кухню – жаловаться маме на «ужасный, просто жуткий кошмарище». Оля проводила её взглядом, сидя на подоконнике. Она поднялась чуть раньше Дашки и все пятнадцать минут до пробуждения сестры напряжённо размышляла о ночном происшествии. Сначала всё шло по плану: Оля сеяла зло и разрушение, прекрасный сон про пони становился мрачным и страшным видением грядущего конца света, а Дашка плакала и звала маму. Потом Оля остановилась и посмотрела вокруг. Пони было жалко. Ещё более жалко было и зайчиков с барабанами, и сказочного замка, и деревьев, на которых росли конфеты, и... ну да, ещё было жаль Дашку, икающую и размазывающую слёзы по щекам. С высоты приобретённой силы Оля посмотрела вниз. И то, что она увидела, ей не понравилось настолько, что Оля растерянно покинула сон сестры. «В конце концов, мне же не обязательно её прям каждую ночь запугивать, — размышляла Оля, глядя в окошко на сонную улицу. — Если что, просто приду к ней в сон и скажу, что меня нельзя обижать. Ну и потом, я же не отказываюсь от своей силы, так? Пока что, наверное, мне достаточно просто знать, что она есть».
Название: Шаман Автор: fandom Oleg Rogozin 2015 Бета: fandom Oleg Rogozin 2015 Канон: "Тринадцатый Отдел" Размер: драббл,999 Персонажи: Игорь и не Игорь, ОМП Категория: джен Жанр: трава Рейтинг: PG Краткое содержание: можно ли стать шаманом, если сильно захотеть? Примечание/Предупреждения:спойлер!предканон, нулевые, Игорь уже работает в ТО, хотя ТО ещё не тот. Для голосования: #. fandom Oleg Rogozin 2015 - "Шаман" I Легкие будто бы разрывают когти тысяч зверей, в горло будто забился самый сухой ветер и высушил всё — но ты бежишь, бежишь не останавливаясь, ты не замечаешь, как лицо царапают ветви, как ноги путаются в траве. Они сказали: ты лучший воин. Ты лучший охотник, сказали они. Они сказали: ты будешь всегда сыт, а дом твой богат. Ты заслуживаешь жениться на лучшей женщине, - сказали они. На женщине, столь же кроткой, сколь стойкой, подобной прекрасной и вечной матери Умай, - пели они. Она родит тебе самых красивых детей, которые станут такими же сильными воинами, как ты, и такими же прекрасными матерями, как она, - пообещали они. Вождь посулил: я дам тебе лучшие дары, которые есть, самого быстрого коня, самое крепкое оружие. Ты лучший воин наш, ты станешь первым после меня, - сказал он. Шаман сказал: догонишь меня до заката, и я научу тебя отличать раскаты дальнего грома и грохот упавших камней. Ты сможешь отличить грохот камней, катящихся вниз, и священный звук бубна, зовущий по лестнице неба, - сказал он. И ты побежал. Для тебя нет преград, и ветер бросил тягаться с тобой. Он воет далеко за спиной, и никто не посмеет тягаться с тобой, все слышали ветер, все знают, что быстрее ты. Травы, едва лишь примятые твоей стопой, ударились в небо, кричали ему, что никто не сравнится с тобой. Небо ластилось к солнцу, небо просило, и солнце услышало, солнце замедлило бег: лишь успел бы ты. Ветви в ужасе ринулись в стороны, давая проход тебе. Звери в страхе бросились в стороны, чтоб не мешать тебе. Коршун с неба кричал и кружился над тем, кто не слышал, - чтобы не смели мешать тебе. Только реки не слышали криков, стремились, бежали как прежде, но камни головы подняли выше, чтоб ты смог оттолкнуться, промчаться, догнать. Ты не догнал. Ты прижался к холодным камням, ты увидел, как в заводи, где замирает вода, отражаются звёзды. Как ни старалось солнце, как ни шептало небо, как ветви ни приклонялись, чтоб пропустить - ночь подкралась слишком тихо и съела день. Шаман обхитрил тебя.
II. Под ногами холодные камни, но под ладонью тёплый ствол кедра. Под шершавой корой словно бьётся горячая кровь, могучие ветви словно вздыхают, раскинувшись в чернеющем небе. Кедр дышит, а ты замираешь, становишься тоньше воздуха и ниже земли. Поднимается, лениво сбрасывая с гладкого озера блестящие камни звёзд – все сияющие белым, словно мельчайшие солнца, и одну красную, как кровь, – волна. За ней другая и третья. Звезды тонут, уходят на дно к холодному ключу. Вода скрывает то, что не принадлежит ни небу, ни земле, природа тихо принимает этот дар от своего достойного сына. Он собирает пригоршнями серебро воды, тянет к себе, будто хочет забрать, но потом умывается так, что капли сыплются вниз с тихим звоном обратно. Озеро мягко ласкает его и пускает проплыть над тёмным своим нутром, над ключом, скрытом в бездне. Ты не дышишь, ни выдаёшь себя. Тебя нет, ты меньше, чем кедровая тень, тоньше кедровой иглы. - Ты нормально вообще? Ты чего? - Отстань. - Маньяк какой-то, блин. Кам выходит на берег. Луна лижет услужливо спину ему, рассыпает лунные нити по тяжёлым от воды волосам, оплетающим плечи. Луна жмётся к нему, как будто стараясь согреться, и смеясь, шепчет на ухо: «Обернись». - Ты опоздал, - бросает кам, прежде чем начать облачаться. Он скалится насмешливо, без жалости. Ему интересно, что может сказать ему простой человек, пусть и обогнавший ветер. Ты запоздало думаешь, что камово облачение стоило утащить и спрятать, а потом торговаться. Ты не сомневаешься, что ветер, проигравший тебе, не тронул бы ни единого бубенца на его одежде. Ты знаешь, что духи птиц, видевших твою погоню, удержали бы кости на поясе, не давая тихонько звякнуть. Но тебя всё равно выдала бы ревнивая луна, не пускающая никого к своему названному сыну. - Нет. Кам смеётся заливисто, звонче своих бубенцов и мелких костей, украшающих пояс. - Нет, шаман, тебе не перехитрить меня. Ты сказал: до заката, но закатов будет ещё много. Я пропустил один, второй, но раньше третьего нашёл тебя. - Ты сильнее всех воинов, сказали они. Ты достоин быть первым, сказали они. Ты достоин жениться на женщине, что краше Умай, сказали они. Ты, как я погляжу, победитель всех детских игр, зачем тебе я? У шамана пустые глаза, что ночи черней. У дороги шамана не будет места, где сможет он отдохнуть. У шамана нет спутников, кто остался бы с ним навсегда. У шамана есть только бубен и его зов. Разве этого ты захотел? - Ты обещал научить. Воля кама твёрже скалы, сердце кама холоднее снега вершин, сила слова у кама подобно потоку реки – раз начавши движенье, остановится, если только проглотит его ээзи. Бремя кама подобно огню – раз охватит тебя, и больше не сможешь сбежать. - Ты сам выбрал. И ты чувствуешь, будто кедр, что тенью тебя укрывал, сам стал тенью твоей, а ты кедр теперь. Твоя кожа кора, твои ноги вросли, пробиваются через камни, ища хоть немного воды. Ты не сможешь сбежать. - Я научу тебя, как обращаться с бубном, чтобы ты не бегал с ним, как глупый барсук.
III. …Игорь нашёл его случайно, просто разговорился на одной из тех тусовок, на которых приходилось бывать по долгу службы. Нужно было «притвориться заинтересованным в их деятельности», выяснить, чем они на самом деле занимаются и какое ведомство действительно должно было за ними следить. Ему не нужно было объяснять, почему он. Ясно же было, что только у него было достаточно подготовки, чтобы справиться и с «новыми русскими колдунами», и с нечистыми на руку торговцами всем, чем угодно, окруженными толпой охранников. Ему не нужно было притворяться, будто ему интересно. Ему действительно было интересно. Новый знакомый подкупил сразу всем: не выспрашивающий твоего имени на всех языках, которые были в ходу в этой тусовке, не потрясающий громкими названиями учений, не обещающий научить. Не поясняющий, что за благовония курятся во время медитаций. «Обычные какие-то», - сказал он. Он сказал: просто фигня какая-то, мне под неё обычно клёвые тёлки видятся с во-от такими сиськами. Обычные, согласился Игорь. Было клёво, согласился Игорь. Он больше не пришёл тогда, когда проснулся ночью в горячем поту, будто пропитанный солнцем. Саднили ладони: во сне он готовил остов бубна, и кожу для бубна, и строгал колотушку для бубна. На ладонях были занозы, волосы пахли хвоёй. Он сказал: ты научил меня, дальше я сам.